Ответ - [4]

Однако нельзя не упомянуть и о том обстоятельстве, что замечательное творение Дери вызвало в начале пятидесятых годов резкую критику. В самых общих чертах речь идет о том, что тогда, в угрожающей атмосфере европейской холодной войны, политические деятели на практике старались ускорить естественный темп социалистического развития, в результате чего были тяжко нарушены многие основные положения марксизма в сферах политической, социальной и культурной жизни. Кое-кто желал видеть в литературе не реалистическое изображение действительности, а то, что существовало в их мечтах. В результате родилось много схематических, нежизненных и нехудожественных произведений. На фоне этих вредных опытов уже первый том романа Дери с его реализмом и художественным мастерством звучал почти как вызов. И Дери был подвергнут, незаслуженной критике. Тетралогия так и осталась незавершенной.

Обстановку середины пятидесятых годов, чреватую тяжелыми противоречиями, весьма удачно характеризует Дежё Тот, видный представитель нашей современной марксистской критики. Он пишет:

«Неспособное последовательно рассчитаться с сектантскими, догматическими ошибками тогдашнее партийное руководство и предатели-ревизионисты, взаимно друг друга укрепляя, создали своего рода политическое силовое поле, в котором равновесие литературы было нарушено. Понятное потрясение, последовавшее за вскрытием ошибок, у многих перешло в мелкобуржуазное отчаяние: недостаточность мировоззренческой убежденности, политической ответственности отождествили для них культ личности с партией и социализмом, социалистический реализм — со схематизмом»

(«Живая литература». Будапешт, 1969, с. 10).

В 1956 году Тибор Дери также попал в это беспокойное силовое поле и, недостаточно отчетливо разбираясь в событиях, на какое-то время занял враждебную позицию по отношению к народной власти, за что и был осужден. То, что он пусть на короткое время, но все же вступил в конфликт с тем самым строем, за который он всю жизнь боролся и как работник партии, и как писатель, стало для него величайшим личным потрясением и глубокой трагедией.

С тех пор Тибор Дери многократно доказывал свою непоколебимую преданность делу социализма и у себя на родине, и во время поездок за границу, главное же — подтверждал это своими произведениями. С беспримерным богатством расцвело его повествовательное искусство. В превосходных эссе (которые уже составили книгу «Приношения дня» и продолжают ежемесячно публиковаться под тем же названием на страницах литературной газеты «Элет еш иродалом») Дери, точно сейсмограф, неизменно откликается на события, происходящие в его стране и во всем мире, мудро вглядывается в человеческую душу. В крупных произведениях последнего времени (например, в романе «Отлучающий») с незаурядным мастерством и силой он вырисовывает, проникая до самых труднодоступных историко-философских глубин, путь и убедительный жизненный опыт человека, «ангажированного» социалистической идеологией.

Ласло Иллеш

Книга первая Ответ мальчика

Первая глава

На окраине поселка Киштарча, в двадцати одном километре от Будапешта, стоит посреди огромного, в три хольда, парка просторный дом-усадьба Фаркашей. Это длинное здание яично-желтого цвета под крутой красной крышей, с зелеными жалюзи на окнах; парадные двери открываются на узкую террасу с колоннами, три выщербленные, замшелые каменные ступени ведут в парк. Прямая тополевая аллея, длиною в полкилометра, начинаясь от самой террасы, бежит к потрескавшемуся бассейну с фонтаном, а там резко сворачивает к решетчатым железным воротам, одна створка которых днем и ночью открыта настежь: войти может всякий, кому угодно, собаки здесь не держат. Позади барского дома — старый каретный сарай, в котором хозяин ставит машину; других строений в парке нет.

Парк совершенно запущен, все в нем растет и гибнет по собственной прихоти, под столетними липами жмутся друг к дружке южные магнолии, уксусное дерево, одичавшие розовые кусты, бузина, сирень, бирючина; на обширные когда-то поляны со всех сторон наступают кустарники, обходя почтительно лишь кое-где еще сохранившиеся серебристые сосны. Густой кустарник и бурьян заполонили и лужайки вдоль аллеи — буйная растительность только потому не захватила самую аллею, что ее все равно погубил бы «стайер» владельца усадьбы, проносящийся здесь раза три-четыре в день. Цветы в парке растут там, где выросли сами по себе, хозяин не выносит всяческие клумбы и куртины, точно так же как собак, птицу и прочую домашнюю живность.

В усадьбе проживает две семьи: одна — владельца ее, другая — дворничихи. Вдова Андраша Кёпе перебралась в дворницкую вместе с семейством месяцев шесть тому назад, в конце осени 1926 года. Уже четыре года живет она без мужа: после первой мировой войны муж вернулся домой инвалидом и несколько лет спустя умер. У вдовы остались на руках два сына и две совсем маленькие девчушки; старшему сыну только что исполнилось четырнадцать лет. Собственно, вдова лишь охраняет виллу — вместо собаки, другой работы господа с нее не спрашивают; плата — 14 пенгё[2] в месяц и жилье — комната с кухней в полуподвале.