Отвергнутая - [54]

После нескольких вечеров, проведенных во вполне дружеской обстановке, и крепкого сна по ночам она думала провести эти дни в Бельмонте, гуляя вдоль реки и обдумывая свое будущее. Однако ей следовало бы знать, что у Эдуардо Тавареса собственные планы. Бормоча обвинения против тиранов, она легла на спину.

— Что теперь?

— От вас больше ничего не требуется, — заверил он, опускаясь на одно колено рядом с ней. — Доверьтесь моим рукам и позвольте мне сделать то, что должно быть сделано.

Из корзинки, которую он принес с собой, Эдуардо достал женский гребень и, пробуя, провел им по волне ее волос, падающих до талии.

Благодаря тому, что она несколько раз тщательно промывала волосы щелочным мылом и потом протирала их смесью оливкового и касторового масла, ее волосы обрели свой естественный медовый цвет. Ему нравилась пышность этих волос, и его пальцы зарылись в них, наслаждаясь их мягкостью. Грешно было вновь менять их цвет. Но накануне за обедом она заговорила о том, чтобы уехать от него, сказав, что ее доли от продажи бриллиантов хватит на то, чтобы расплатиться с долгами отца, и поэтому она хочет вернуться в Чикаго. Она лгала ему, но он не мог сказать ей об этом, не разоблачив себя, что он знает подлинную сумму этих долгов. Эдуардо подозревал, что это испугает ее еще больше. Он знал подлинную причину, почему Филадельфия хотела уехать от него. Она хотела бежать, потому что ее влекло к нему, и не могла больше скрывать это.

Бедная, испуганная Филадельфия. Какой осторожной она стала в его обществе, боится посмотреть ему в глаза, когда они разговаривают, отказывается принять его руку во время прогулок. Он ничего не говорил ей об этом. Зато он деликатно напомнил ей, что она согласилась помочь ему продать три комплекта драгоценностей, и дело чести выполнить свои обязательства. Ее вынужденное согласие на данный момент устраивало его. Она не знала, что у него нет ни малейшего намерения позволить ей уехать от него, каковы бы ни были у нее на то причины. Филадельфия прикрыла веки, чтобы полуденное солнце не било ей в глаза, но, когда его пальцы углубились в волосы, они раскрылись от удивления.

— Что вы делаете?

— Распутываю ваши запутанные кудри.

Она не знала, что еще он может сделать, но была уверена: что бы он ни делал, за этим скрывается какая-то тайная причина.

— Я прекрасно могу сама расчесать свои волосы.

— И лишу себя такого удовольствия? — тихо спросил он. — О чем только не мечтает мужчина, расчесывая прекрасные женские волосы?

— А вам приходилось расчесывать многим женщинам волосы?

— Тысячам! Я весьма опытная дамская горничная.

Филадельфия напряглась.

— В моих глазах это вас не так уж хорошо рекомендует. Это звучит не по-джентльменски и, как бы вам сказать, вульгарно.

Он остановил свою руку, а она посмотрела на него и увидела морщину, пересекавшую его широкий лоб.

— У страха, который вы испытываете при виде меня, есть какие-то основания? Что я сделал такого, что вы боитесь меня? Акбара вы не боялись с первого дня. Почему же вы, сеньорита, бросаете двусмысленные обвинения в мой адрес при первой же возможности.

«Смотреть на него, лежа навзничь, — невыгодная позиция», — подумала она, испытывая совершенно новые ощущения. Филадельфия знала, что, если он сейчас наклонится и поцелует ее, она не станет возражать. Одна уже мысль о его близости вызывала в ней страстное желание, смущавшее ее.

— Я не знаю, что вы имеете в виду. Поторопитесь и кончайте прежде, чем я поджарюсь на солнце.

Он завел руку за спину и достал маленький японский зонтик, сделанный из бамбука и промасленной бумаги.

— Я постараюсь позаботиться о вашем удобстве. Доверьтесь мне.

Он продолжал расчесывать ее волосы, а она открыла зонтик и держала его так, чтобы он затенял ее лицо. Только после этого она взглянула на него, и его вид отнюдь не успокоил ее. Доверять ему? Она даже сама себе не доверяла, когда он был рядом. И у нее для этого были весьма серьезные причины.

Как она может сказать ему, что ее недоверие рождается потому, что свет и тени бесстыдно играют на его прекрасном лице. Кажется, что его губы окрашены красным вином. Черные брови изгибаются, как у женщины. Запах его одеколона заставляет ее грудь вздыматься. Солнце нагревает его лицо и шею, и она знает, что этот запах, который она вдыхает, идет от его кожи. Филадельфия закрывает глаза, защищаясь от чувственности, которую она ощущает в присутствии Эдуардо Тавареса.

Понимая, что она чувствует, Эдуардо продолжал свои действия. Это было только первое наступление, предназначенное сломить ее оборону. Терпение. В этом все дело. Вскоре она будет чувствовать себя с ним так же хорошо, как бывало раньше. Тогда он обучит ее науке любви, и она будет тянуть к нему свой рот для поцелуя, как тянула его Генри — будь он проклят! — Уортону.

Он присел на пятки и вынул из корзинки склянку, содержимое которой известно только проституткам высшего класса в Рио-де-Жанейро. Он однажды держал пари с Тайроном, является ли новая и необыкновенно дорогая девушка натуральной блондинкой. Когда все обычные средства были перепробованы и кошельки у них сильно полегчали, Тайрон объявил себя победителем, поскольку он утверждал, что девица свои волосы не красит. Эдуардо улыбнулся, припомнив этот один из немногих случаев, когда он одерживал верх над Тайроном. Это отняло у него целую неделю и стоило в несколько раз больше, чем была ставка пари, чтобы завоевать доверие той женщины и выведать ее секрет. В конце концов он уговорил ее разрешить ему помочь ей наложить эту смесь на самые интимные места ее тела. Потом он продемонстрировал Тайрону действие этой смеси на парике.