Отвергнуть короля - [15]

Услышав свое ласковое прозвище, Махелт едва не завыла от горя, но сдержала крик до боли в животе.

– Я поменялась бы с тобой местами, если бы могла.

– Не сомневаюсь, но я не слишком искусен в вышивании, да и Биго были бы потрясены.

Махелт заставила себя подыграть, улыбнувшись сквозь слезы и с укоризной пихнув брата в бок.

– К тому же это мой долг. – Уилл обвел комнату последним долгим взглядом.

Махелт сцепила руки за спиной, чтобы не броситься к нему снова.

Уилл пропустил сестру вперед, когда они спускались по лестнице во двор. Летнее солнце заливало верховых и вьючных лошадей, сверкало на сбруе. Уилл получил для путешествия нового серого жеребца, Эквус стал запасным. Отец сопровождал его и уже сидел на лошади, сохраняя неизменное спокойствие. Махелт не понимала, как он может быть таким сильным и неумолимым. Девочка пыталась подражать отцу, но у нее ничего не выходило. Лицо матери было бледно, а глаза полны горя, но она высоко держала голову.

– Нас не сломить, – услышала Махелт ее тихий шепот, пока они смотрели, как Уилл садится в седло. – Нас никому не сломить. – Голос матери стал не громче вздоха. – Ах, сын мой, дитя мое…

Чаша горя Махелт переполнилась, как и чаша злости на короля Иоанна, разбивающего их семью и наносящего столь болезненные раны. Когда последняя лошадь выехала за ворота, девочка стремительно развернулась и умчалась в комнату, которую делила с младшими сестрами. В отчаянии бросившись на кровать, она измолотила подушку и разрыдалась.

Через некоторое время вошла мать и села на кровать. Заключив Махелт в объятия, она погладила дочь по волосам.

– Будь мужественной, дочка. – Глаза матери тоже опухли и покраснели. – Поплачь сейчас, но завтра будь сильной. Помни, кто мы. Мы Маршалы! И никакие лишения не отнимут у нас ни нашу честь, ни нашу гордость.

* * *

Глядя, как Ральф бродит по спальне с мечтательным видом влюбленного пастушка, Гуго боролся с желанием схватить того за шкирку и вправить ему мозги. На кончике языка вертелось, что Уильям Длинный Меч – всего лишь смертный человек, а не бог, но подобное замечание привело бы только к закатыванию глаз и враждебности. Ральф должен сам понять это.

Ральф находился в приподнятом настроении уже неделю – с тех пор как Длинный Меч, полный энтузиазма после успешной кампании в Ла-Рошели, явился с визитом и предложил взять мальчика к себе в дом оруженосцем. Ральф пришел в полный восторг и обеими руками ухватился за выпавший шанс. Длинный Меч купался в обожании и явно считал, что милостив и щедр к своей родне Биго.

– Все собрано. – Ральф посмотрел на два дорожных свертка рядом со своей кроватью и с тоскою задержал взгляд на паре волчьих шкур, расстеленных на полу.

– Длинный Меч не обрадуется, если ты возьмешь их с собой, – предупредил Гуго. – Более того, вряд ли он это разрешит – он не настолько снисходителен.

– Наверное, ты прав, – вздохнул Ральф.

– Я знаю, что прав. Вот что, пусть они остаются здесь до твоего возвращения… Если только матушка не выкинет.

– Не выкинет, – сказал Ральф. – Она сохранит их, как сохранила все наши молочные зубы и наши первые котты и башмаки.

Гуго криво усмехнулся в знак согласия, вспомнив сундук в комнате матери, наполненный разномастными памятками из их детства. Там лежала и его первая игрушечная лошадка, заплатанная и облысевшая вокруг ушей. Однако Гуго не мог представить, чтобы она добавила к коллекции две волчьи шкуры. Даже сейчас, год спустя, от них шел тяжелый, неприятный дух, когда их вытряхивали.

– Я буду скучать по тебе. – Гуго заключил Ральфа в грубые, медвежьи объятия. – Пусть граф Солсбери заботится о тебе как следует, не то я обрушусь на него, словно камень из требюше[6].

Гуго потрепал брата по макушке. Ральф вырвался и замахнулся, но Гуго увернулся от удара.

– Не беспокойся, – сказал Ральф. – Я могу о себе позаботиться. А когда вернусь, не стану размахивать плащом и позировать, чтобы все на меня смотрели. – Он принял картинную позу.

– Только попробуй, и я тебе покажу! – со смехом предупредил Гуго.

– Сперва поймай! – усмехнулся Ральф.

Он ловко увернулся от затрещины Гуго, потом подошел к кровати и, перебросив сумку через плечо, поднял один из свертков.

– Я тоже буду скучать по тебе, – признался Ральф, обводя взглядом комнату. – И по дому.

– Но это не заставит тебя остаться.

Гуго поднял второй сверток, и братья вместе вышли из спальни.

В зале Длинный Меч сидел и разговаривал с их матерью. Его одежда была безукоризненна и изящна. Гуго подозревал, что брат долго тренировался, чтобы достичь подобной небрежности. Мать внимательно слушала Уильяма, лицо ее светилось материнской гордостью. Он потчевал ее рассказом о стае дельфинов, которые резвились перед их кораблями на обратном пути из Ла-Рошели. Длинный Меч был искусным рассказчиком и умело жестикулировал, благодаря чему слушатели почти видели, как серебристо-стальные создания взмывают в небо и падают обратно в море. Появление Ральфа стало сигналом к окончанию беседы, и все высыпали во двор, где свита Длинного Меча ожидала приказа выступить в путь. Вновь последовали крепкие объятия, похлопывания по плечу, призывы позаботиться о себе. Ральф преклонил колени перед родителями, получив их благословение и еще одно объятие матери. Конюх пристегнул его вещи к вьючной лошади, и Ральф сел на своего гнедого скакуна. Его серые глаза горели, он весь дрожал от предвкушения близкого приключения. Тем не менее, собрав поводья, он с напускным достоинством выпятил подбородок и выпрямил спину.