Отвечая за себя - [9]
Но на этом метафора леса исчерпана.
Хотя и лес можно рассматривать по-разному. Лес выглядит по-разному с высоты птичьего полёта или из кустов в засаде на кабана.
Когда-то Лев Гумилёв писал книгу про великую степь, и главы в этой книге назывались примерно так: «Взгляд парящего орла», «Взгляд с высоты кургана», «Взгляд всадника», «Взгляд пешего пастуха». И, наконец, «Взгляд из мышиной норки у подножья кургана».
Вот и Беларусь мне нужно было видеть и знать со всех этих ракурсов.
«С высоты птичьего полёта»: что есть Беларусь, видимая из Брюсселя, Вашингтона, Москвы.
«С вершины кургана»: Беларусь глазами наших соседей, литовцев, поляков, украинцев.
«Глазами всадника, воина или пастуха»: Беларусь как объект управления с позиций исполнительной власти, парламента, оппозиционных политиков.
«Глазами пешего обывателя»: социология общественного мнения, настроения избирателей, профессиональных сообществ, второго и третьего секторов, церквей и т.д.
«Взгляд из мышиной норки в подножии кургана»: это менталитет, традиции, обычаи и многое другое.
Не стану рассказывать о том, какие заморочки и проблемы возникают в коммуникации между теми, кто видит Беларусь «с высоты птичьего полёта» и «из мышиной норки», насколько не совпадают картины, которые рисуют даже «всадники на коне» и «пешие» обыватели.
Я всё ещё рассказываю о том, ГДЕ должен быть философ, исследующий и изучающий Беларусь всерьёз. Как «свой лес», свой объект интереса и предмет познания.
Философ должен «парить над лесом» или запускать дрон.
Потом «пробираться пешком через болота и хмызняк».
Заглядывать «в мышиную норку».
Ну, или без метафор.
— Философ, исследующий Беларусь, должен заниматься программой Восточного партнёрства, разрабатываемой в Брюсселе, Союзным договором с Россией, Балто-Черноморскими фантазиями в Вильнюсе и Варшаве. И это важнее для философа, чем сочинения брюссельских, московских и варшавских философов. Только такой взгляд даёт масштабное видение.
— Философ должен знать все планы и замыслы президента страны, планы и намерения парламента, всех оппозиционных политиков.
Ну, и так далее, от глобального видения к микроскопическому. Вплоть до дачно-гаражного кооператива.
Иначе никак.
Как это поможет определить место философа?
Философа влечёт непознанное, то, чего никто не знает. «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал». Леса, степи, горы — это всё метафоры, аналогии, модели. Речь о Беларуси, о нации, стране, обществе. И о том, что мы знаем, можем знать, что должны знать. Мы в данном случае — это всего лишь один философ и методолог.
Вот разные модальности знания: Что мы знаем? Что можем знать?
Это вполне осмысленные вопросы. А насколько осмысленно спрашивать: Что мы должны знать? Разве можно обязать знать? Возможно ли, не нарушая прав и свобод личности, сказать кому-то: «Ты должен это знать! Обязан знать»?
Есть одно оправдание. Если накладывается обязательство на самого себя. Я никого не могу обязать знать, кроме самого себя. Это самоопределение и самопрограммирование. Но и здесь всё не так просто.
Иммануил Кант жил и действовал по самым строгим требованиям к себе, руководствовался категорическим императивом. Но и он спрашивал только о том, что может знать. Долженствование употребимо только к действию. «Was kann ich wissen? Was soll ich tun? Was darf ich hoffen?» Что я могу знать и что я должен делать? Но есть и третий вопрос: на что я могу (мне позволено) надеяться?
Так вот, если мне не просто позволено надеяться на нечто, а я хочу, чтобы мои надежды были реальными, я ДОЛЖЕН делать результативно, поступать правильно. Только тогда мои надежды не будут тщетными. А как я могу действовать результативно, если не владею точным знанием? Результативным может быть только действие, основанное на точном и прочном знании. Ну, или результат получается случайно. То есть я могу надеяться только на чудо, полагаться на волю случая.
Вера в чудо возникает из незнания. Древние люди верили в чудеса, потому что не знали причин и механизмов того, что происходит и делается даже ими самими. Но современные люди точно так же верят в чудеса. Но природа этой современной веры, точнее суеверия, несколько иная, чем у древних. Современных людей научили установки, что объективного, точного, истинного знания не существует. Всё знание относительно и субъективно, то есть любое знание — это всего лишь достояние отдельного человека, это его мнение и его точка, или кочка, зрения. У каждого может быть своё мнение.
Это примерно то же самое, как если бы каждый альпинист считал кочку, на которую смог взобраться, Эверестом.
Знание обесценено постмодернизмом и его лжеметодологией.
Знание всегда частично, и знание отдельного человека, и знание всего человечества, достигнутое в ту или иную эпоху. Это банальная истина. И из этой банальщины постмодернисты делают совершенно неоправданный вывод, что все знания равны в своей частичности и ни одно знание не полнее и не более истинно, чем другое.
Отсюда вытекает познавательная установка — не стоит стремиться к полному и точному познанию, поскольку это не даёт никаких преимуществ и не имеет ценности, раз все знания одинаково ценны, точнее неценны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Микроистория ставит задачей истолковать поведение человека в обстоятельствах, диктуемых властью. Ее цель — увидеть в нем актора, способного повлиять на ход событий и осознающего свою причастность к ним. Тем самым это направление исторической науки противостоит интеллектуальной традиции, в которой индивид понимается как часть некоей «народной массы», как пассивный объект, а не субъект исторического процесса. Альманах «Казус», основанный в 1996 году блистательным историком-медиевистом Юрием Львовичем Бессмертным и вызвавший огромный интерес в научном сообществе, был первой и долгое время оставался единственной площадкой для развития микроистории в России.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
Книга, которую вы держите в руках, – о женщинах, которых эксплуатировали, подавляли, недооценивали – обо всех женщинах. Эта книга – о реальности, когда ты – женщина, и тебе приходится жить в мире, созданном для мужчин. О борьбе женщин за свои права, возможности и за реальность, где у женщин столько же прав, сколько у мужчин. Книга «Феминизм: наглядно. Большая книга о женской революции» раскрывает феминистскую идеологию и историю, проблемы, с которыми сталкиваются женщины, и закрывает все вопросы, сомнения и противоречия, связанные с феминизмом.
На протяжении всего XX века в России происходили яркие и трагичные события. В их ряду великие стройки коммунизма, которые преобразили облик нашей страны, сделали ее одним из мировых лидеров в военном и технологическом отношении. Одним из таких амбициозных проектов стало строительство Трансарктической железной дороги. Задуманная при Александре III и воплощенная Иосифом Сталиным, эта магистраль должна была стать ключом к трем океанам — Атлантическому, Ледовитому и Тихому. Ее еще называли «сталинской», а иногда — «дорогой смерти».
Сегодняшняя новостная повестка в России часто содержит в себе судебно-правовые темы. Но и без этого многим прекрасно известна особая роль суда присяжных: об этом напоминает и литературная классика («Воскресение» Толстого), и кинематограф («12 разгневанных мужчин», «JFK», «Тело как улика»). В своём тексте Боб Блэк показывает, что присяжные имеют возможность выступить против писанного закона – надо только знать как.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?