Отторжение - [27]
Салли получила приглашение на бал.
Должна ли я была что-то предчувствовать? – спрашивала себя Рита потом. Но кто же мог догадаться? Конечно, она очень радовалась за Салли. Наконец-то! Начали обсуждать платье, украшения, что делать с волосами, стоит ли завиваться или оставить все как есть – у тебя же замечательные волосы. Может, немного румян? А губы? Даже планы и подготовка – огромная радость. Салли была буквально наэлектризована, от нее чуть искры не сыпались. Завтра же возьмет приглашение в школу, пусть полюбуются!
Мне пятьдесят лет и два месяца. Сколько же это дней?
И посчитала в уме: восемнадцать тысяч триста шесть, не больше и не меньше. Цифры точные, отражают ее жизнь. Сухо и беспристрастно, без чувств и нюансов. Почти двадцать тысяч дней… и как понять, какой из них может стать переломным?
И вот она сидит за тем же столом, а на столе – та же солонка. И кухня та же, и бледно-желтые стены, которые ей когда-то так нравились, и пол, и плита, и шкаф, и буфет – все то же. Как же может так получиться, что один-единственный вечер изменяет цвет будущего? Кто может объяснить?
Тринадцатилетняя Салли схватила конверт и отнесла наверх, в свою комнату, чтобы, как только проснется, сразу его увидеть. Тут же спустилась опять, размахивая приглашением, потом хлопнула себя по лбу и вновь взлетела по лестнице, искать кулон в виде золотого сердечка. Опять сбежала вниз, взлохматила голову младшей сестренке, на которую обычно не обращала внимания, убежала к себе и стихла.
Рита и сейчас помнит внезапно наступившее молчание. Сначала она удовлетворенно кивнула – должно быть, Салли решила почитать или сделать уроки. Очень хорошо. Завтра урок музыки, надо позаниматься на пианино. Но тишину внезапно нарушили странные звуки и глухие удары.
Рита пошла наверх посмотреть, что происходит.
Ее дочь рыдала.
Что случилось? Салли ничего не могла объяснить – ее душили слезы. Постепенно выяснилось: она читала приглашение, много раз, и каждый раз чуть не подпрыгивала от радости, но потом что-то показалось Салли подозрительным. Что-то не так. Сначала не могла понять, что именно, – какое-то отклонение, мелочь, какая-то странная деталь. Прекратила смеяться, стала всматриваться и поняла: почерк. Странный блеск букв. Поднесла поближе к лампе, повернула под углом и поняла: текст приглашения не настоящий. Буквы не напечатаны типографским способом, как всегда на этих приглашениях из мужской школы, а написаны от руки. Очень красиво, прекрасно сформулировано, почти неотличимо – но от руки. То есть фальшивка. Кто-то – и она даже догадывалась кто – хотел, чтобы она, раздуваясь от гордости, пришла с этим приглашением в школу, и эта гадина раскрыла бы обман. И она стала бы посмешищем. Или еще хуже: нарядилась в выходное платье, нарумянила щеки, явилась на бал – и получила от ворот поворот. Все будут проходить мимо, а она останется стоять у дверей, оплеванная и осмеянная.
Салли рыдала безутешно. Швыряла книги на пол, билась головой об стену и выкрикивала что-то невнятное.
Прошло много лет, но Рита помнит: ярость Салли передалась и ей. У нее тоже навернулись слезы на глаза. Прикуривала одну сигарету от другой, потрясенная и возмущенная изощренной подлостью одноклассниц дочери. И ее дочь должна и дальше учиться в этой школе, смотреть в глаза этим мерзавкам… Сошлись на том, что обидчицы должны быть наказаны.
Салли, нарыдавшись, выпила стакан теплого молока и лежала у себя в комнате. Рита до прихода Видаля топталась в кухне, не находя себе места от оскорбления и жалости к дочери.
Явился Видаль, и Рита, не дав ему снять пальто, рассказала всю историю. Довольно бессвязно, но он понял. Школа обязана отреагировать, ректор должен принять меры. Салли знает, кто стоит за этой гадостью.
– Салли! – крикнула Рита. – Принеси приглашение!
Салли спустилась вниз. Отец долго сидел, изучал письмо, Салли назвала фамилию зачинщицы. Опять заплакала, и Рита достала очередную сигарету. Надо написать письмо ректору, повторяла она каждую минуту, надо написать в школьный совет. И опять, с нажимом: надо написать письмо ректору. Не горюй, Салли, папа напишет письмо ректору, они будут наказаны. За такие вещи надо из школы выгонять. Они у нас увидят…
– Пусть попросят прощения, – вставила Салли.
– И попросят прощения.
– Перед всеми!
– Перед всей школой.
– Никаких писем я писать не буду, – твердо сказал Видаль.
Рита и Салли уставились на него – обеим показалось, что они ослышались, настолько непостижимым было сказанное. Рита даже перестала курить, пепел на сигарете рос с каждой секундой, вот-вот упадет.
– Но…
– Евреи так не поступают, – прервал ее Видаль. – Скандалить не в наших традициях. Если хочешь решить проблему, не создавай новую.
Встал и пошел на второй этаж в ванную, бросив через плечо:
– Приготовь мне ножную ванну.
Рита пошла за ним, достала таз и лавандовую соль. Хотела было вновь описать событие: возможно, Видаль не понял, какая злая и преступная воля стоит за этим розыгрышем, если его можно так назвать. Но он все понял. Поднял руку и повторил:
– Никаких писем.
Рита спустилась вниз. Салли смотрела на нее широко открытыми глазами.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.
Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.
В книгу «Из глубин памяти» вошли литературные портреты, воспоминания, наброски. Автор пишет о выступлениях В. И. Ленина, А. В. Луначарского, А. М. Горького, которые ему довелось слышать. Он рассказывает о Н. Асееве, Э. Багрицком, И. Бабеле и многих других советских писателях, с которыми ему пришлось близко соприкасаться. Значительная часть книги посвящена воспоминаниям о комсомольской юности автора.
Автор, сам много лет прослуживший в пограничных войсках, пишет о своих друзьях — пограничниках и таможенниках, бдительно несущих нелегкую службу на рубежах нашей Родины. Среди героев очерков немало жителей пограничных селений, всегда готовых помочь защитникам границ в разгадывании хитроумных уловок нарушителей, в их обнаружении и задержании. Для массового читателя.
«Цукерман освобожденный» — вторая часть знаменитой трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго самого Рота. Здесь Цукерману уже за тридцать, он — автор нашумевшего бестселлера, который вскружил голову публике конца 1960-х и сделал Цукермана литературной «звездой». На улицах Манхэттена поклонники не только досаждают ему непрошеными советами и доморощенной критикой, но и донимают угрозами. Это пугает, особенно после недавних убийств Кеннеди и Мартина Лютера Кинга. Слава разрушает жизнь знаменитости.
Когда Манфред Лундберг вошел в аудиторию, ему оставалось жить не более двадцати минут. А много ли успеешь сделать, если всего двадцать минут отделяют тебя от вечности? Впрочем, это зависит от целого ряда обстоятельств. Немалую роль здесь могут сыграть темперамент и целеустремленность. Но самое главное — это знать, что тебя ожидает. Манфред Лундберг ничего не знал о том, что его ожидает. Мы тоже не знали. Поэтому эти последние двадцать минут жизни Манфреда Лундберга оказались весьма обычными и, я бы даже сказал, заурядными.