Оттенки - [156]

— Если бы я знала… — начала девушка.

— Если бы вы знали… что?

— …зачем вы спрашиваете.

— Я скажу об этом потом.

— Но — одно условие.

— Хорошо.

— Лутвей не должен этого знать.

— Само собою разумеется.

— Я не хотела стать его женой.

— Это мне известно, но — почему?

— У нас не было бы детей.

Девушка опять уставилась в книгу, и ее уши запылали еще сильнее прежнего. Кулно поднялся со стула, прошелся по комнате, затем остановился возле девушки и сказал словно бы для себя:

— Об этом я должен был и сам догадаться.

Так как Тикси ничего на это не сказала, Кулно вновь сел около нее на стул и смотрел на кудрявую головку девушки, опустившуюся еще ниже. Оба молчали. Наконец Тикси осмелилась поднять глаза на молодого человека, словно хотела спросить: «Зачем вы меня мучаете?» — и Кулно нашел, что ее глаза соблазнительнее, чем когда-либо прежде, а губы вызывают желание.

— Знаете, Тикси, — сказал он, — я всегда считал вас хорошей девушкой, а выходит, вы даже лучше, чем я думал. Правда-правда, еще лучше.

Кулно опять поднялся со стула, надеясь, что движение поможет ему собраться с мыслями, но и на этот раз ничего не вышло, потому что он все время чувствовал на себе странный взгляд девушки, молодой человек снова сел на стул, наклонился к ней и спросил:

— А за меня вы не хотите выйти замуж?

В глазах девушки мелькнуло нечто, похожее на страх; она еще ниже опускает голову и не говорит ни слова.

— Конечно, доходы у меня небольшие, но авось перебьемся. У меня нет ничего, кроме этих книг, но если вы согласитесь, то будет еще и Тикси.

Девушка на ковре становится маленькой-маленькой, словно она и впрямь еще девочка. Непослушный локон опять падает ей на глаза, мягкие волоски на затылке шевелятся от дыхания молодого человека.

— Почему вы не отвечаете? Не хотите за меня выйти? — спрашивает Кулно и отодвигает пальцем прядь волос с лица девушки. — Златые горы я вам не могу обещать, — продолжает он, так и не дождавшись ответа, — но, может быть, вы все же выйдете за меня?

Девушка все еще не отвечает, она лишь становится меньше и меньше. Вот уже на раскрытые страницы капают первые слезы, и Тикси закрывает лицо руками, книга соскальзывает с колен на пол.

— Почему вы плачете, Тикси? Я не хотел обижать вас… вы, наверное, не так меня поняли… станем мы венчаться или нет, будет зависеть только от вас, я сделаю, как вы хотите. По-моему, наша с вами жизнь несравненно дороже каких бы то ни было формальностей, но именно поэтому лучше поступить как принято в нашем обществе, тогда никто не посмеет вас оскорбить.

Тикси плачет. Она прислонилась боком к книжной полке, волосы еще больше упали на лицо девушке.

Кулно растерян. В голове у него все смешалось, он не знает, что и подумать. На память ему приходит пьяный бред Лутвея, его разглагольствования о лживости Тикси, о том, как она изворачивалась, обманывала его, водила за нос, о Мерихейне, о каком-то слесаре, и Кулно понемногу начинает склоняться к мысли, что все это скорее всего ложь и что у девушки есть своя, неведомая никому правда, которая и заставляет ее проливать слезы. Он отодвигает в сторону раскрытую книгу, становится возле Тикси на колени, отводит ее руки от залитого слезами лица и спрашивает:

— Неужели я действительно до того плох, что вы не хотите выйти за меня?

Рыдания Тикси усиливаются, она прижимается к молодому человеку, прячет голову под полу его пиджака.

— Но я же хочу, — произносит она сквозь слезы.

— Почему же ты плачешь?

— Ведь я такая глупая.

— Ну, это горе не так велико, чтобы из-за него плакать.

— Я плачу не только из-за этого.

— Из-за чего же еще?

— Просто так.

— Без всякой причины?

— Нет, причина есть.

— Какая же?

Тикси плачет.

— Постарайся сказать, постарайся найти слова, тогда станет легче.

Но Тикси лишь плачет, плачет горько, плачет захлебываясь, плачет, как могут плакать лишь те, кому причинили большое зло, большую боль.

— Так нельзя, Тикси, ты меня обижаешь. Неужели ты мне не можешь сказать?

— Не могу, не умею.

— Ну попробуй же наконец. Скажи тихо, скажи совсем тихонько.

Рыдания.

— Ну же, Тикси, моя Тикси.

Девушка забивается еще глубже под полу пиджака Кулно.

— Мне стыдно, — шепчет она, — жалко…

— Моя бедненькая, — ласкает ее Кулно.

— …жалко, что…

— Что?

— …что я… такая…

— Какая?

— …не… нечистая!

Тикси говорила шепотом, но последнее слово прозвучало как крик. У Кулно даже дрожь по телу пробежала. Так жалобно кричать могут только дети, только маленькие слабые животные или птенцы, когда их обижают.

Кулно все сильнее прижимает к груди припавшую к нему с судорожными рыданиями девушку, словно хочет задушить ее, лишь бы не слышать больше ее кричащего шепота. Молодой человек не знает, как назвать свое состояние, но чувствует — что-то сдвинулось в его сердце, и ему кажется, будто кто-то кричит в нем голосом Тикси, будто это плачет не Тикси, а он сам, плачет жалостливо-жалостливо, как мог плакать когда-то давно, много лет тому назад.

Кулно вспоминает свои слова о праведности и святости — со смехом сказанные им недавно там, на поле, на краю канавы, среди грязи, среди поэтической весенней грязи, среди сверкающих весенних луж, под журчание ручейка, под веселое щебетание Тикси, — и он думает, что больше так не сказал бы.