Отсутствие Анны - [52]

– Почему?..

– Она из белых ведьм из восточных лесов. Они молятся богине Пустоте и, дыша ею, освобождают для нее свои тела. С каждым выдохом из этой девы выходит часть некогда живой души, а она сама становится все свободнее и легче… Говорят, они пытаются поделиться знанием о Пустоте, предлагая кальян всем и каждому. Некоторые соглашаются, но, впустив в себя богиню, не имеют силы от нее отказаться. Пустота – могучая сила. В ней нет ничего, но именно поэтому многие обманываются, думая, что обрели в ней все, что им нужно.

– Понятно, – пробормотала Марина, которая не поняла ничего, но на всякий случай ускорила шаг.

Они подошли к одному из костров, и Марина увидела Морскую мать совсем близко. В пламени костра она различила легкие перышки чешуи у нее за совсем человеческими ушами и на сгибах лап. Широкие, покрытые полосками бока мерно вздымались и опадали в такт дыханию. Увидев Марину, Морская мать улыбнулась. Ее губы были ярко-красными, как будто перемазанными ягодным соком, а в глазах цвета морской воды плескалось знание. Несколько мгновений она пристально смотрела на Марину, и та вдруг почувствовала себя обнаженной под этим взглядом и нервно подтянула сползающие пижамные штаны.

Вдруг Марина подумала о том, что стоит здесь, на морском берегу, без косметики или укладки, что она давно не делала маникюра и в последние месяцы совсем не следила за тем, что ест, но не почувствовала ни смущения, ни досады. Казалось, впервые за долгое-долгое время то, как она выглядит и какое впечатление может произвести на окружающих, стало наконец неважным. Марина не помнила, когда в последний раз ощущала себя настолько свободной. Наверное, в глубоком детстве.

Еще раз смерив Марину взглядом, Морская мать медленно кивнула и перевела взгляд обратно на огонь. На шее у нее было ожерелье из нанизанных на веревочку раковин и разноцветных стеклянных бусин.

– Мы можем подойти, – тихо сказал Эдгар.

Рядом с этой матерью не было никого. Только у ее левой передней лапы свернулся клубочком кто-то маленький и лохматый. Марина обошла ее справа, опустилась на песок и осторожно прижалась плечом к теплому меховому боку.

В конце концов, почему бы и нет. Она спит или не спит, а Ани нет рядом – так какая разница, что и где ей делать теперь со своей жизнью? Чем хуже других вариантов этот, в котором она прижимается к боку Морской матери посреди неведомого темного ничего, позволив себе поверить, что все это – правда? Почему бы этому и не быть правдой в мире, где однажды ее дочь не вернулась домой.

– Мне плохо, – сказала она вдруг вслух, и краем глаза заметила, как Эдгар садится на песок у одной из огромных покойных лап. – Мне очень плохо, и если ты правда можешь сделать мне легче, пожалуйста, сделай. Я должна найти ее – это то, что я ей точно должна. Я все это время думала, и я здесь не просто так. Наверное, я бы не была здесь, если бы не думала, правда?.. Я, наверное, многое делала неправильно, может быть, я почти все в своей жизни делала неправильно, но… Но что вообще такое «правильно»? Многие люди делают все неправильно, но их родные каждый вечер приходят домой, и любят их, и прощают им все, что они делают не так. Многие люди все делают неправильно, но получают все… Почему со мной вышло по-другому?

Морская мать молчала, но Марина почувствовала, как она слегка пошевелилась, придвигаясь ближе, и с облегчением запустила руки в ее теплый, мягкий, сухой мех, пахнущий солью, уткнулась в него лицом.

– Я не могу это вынести, – прошептала она, чувствуя лбом, как бок Морской матери ходит ходуном от жаркого дыхания. На ощупь она была как теплая печь, внутри которой гудело ровное пламя. – Пойми, я просто не могу… Это невозможно. Жизнь так коротка, и, кажется, все живут ее в одинаковом страхе перед будущим, но как будто мало этого… Это нечестно. Нечестно, что на этом коротком пути – столько страданий. Да, это моя вина. Я думала, что она – это мой пропуск… Мой пропуск, чтобы не думать о том, как все бессмысленно и мимолетно, но я так мало думала о ней самой, и теперь я это понимаю. Я думала, все будет по-другому; не ожидала, что она окажется настолько другим человеком, что я совсем не буду понимать про нее ничего… О господи, теперь все это не важно, правда ведь?

Она ощутила щекой влагу и поняла, что плачет. Теперь мех Морской матери станет еще соленей морской воды.

– Я только хочу снова ее увидеть. Еще раз ее увидеть.

Она чувствовала: этот один раз может все изменить. Не знала как, но чувствовала твердо. Прижимаясь к теплому боку, она так же четко почувствовала и другое: надежда на это есть… Хотя это место никому и ничего не обещало.

Под монотонное шипение волн и тихий шепот Эдгара, прильнувшего к Морской матери у нее за спиной, она задремала, и острые стеклышки калейдоскопа танцевали у нее под веками. Тепло от костра и запах моря, мечущиеся тени танцующих и шорох волн слились воедино. Она чувствовала, что спит и не спит одновременно, а слезы все катились и катились у нее по лицу, больше не причиняя боли. Казалось, вместе с ними чернота последних месяцев покидает ее.

Морской ветер донес облачко белого дыма от кальяна белой ведьмы, и Марина задержала дыхание, чувствуя, как ноздри щекочет вязкий аромат табака и легкий, цветочный. Ей было легко, легко и спокойно, и она плотнее прижалась к боку Морской матери и крепче вцепилась пальцами в ее шерсть, невольно боясь, что та вот-вот уйдет и снова оставит ее один на один с вечной ночью.