Отсутствие Анны - [19]

– Я сейчас принесу еду из кухни, я приготовил с утра, – сказал Максим тихо, и она вдруг заметила, что его голос дрожит. – И в душ забегу быстро, хорошо? А то весь вспотел. Забегался, пока готовился.

Она медленно кивнула, чувствуя, как тревога шевелится где-то внутри тяжелым ворчащим зверем. Он тут же заметил это, взял ее руки в свои:

– Марина, честное слово, ничего не будет. Я не сделаю ничего, чего сама не захочешь. Я говорил тебе правду, я… Никогда ни к кому не чувствовал того, что чувствую к тебе, никогда не встречал такой девушки. С того момента, как я увидел тебя там на чердаке, я понял… Я обречен любить тебя вечно. Стал бы я говорить такое, если бы это было не так?

Она вымученно улыбнулась. Дрожь утихала.

– А если бы я оказалось тупой, как пробка, что тогда?

Он весело рассмеялся в ответ:

– Ну, не повезло бы мне. Что поделаешь?

Максим оставил ее одну, и, ожидая его, Марина раскрывала и закрывала книги, садилась на кровать и снова вставала, мерила комнату шагами и прикидывала, не сбежать ли, пока не поздно.

Он пришел после душа с влажным полотенцем на бедрах, и она не успела смутиться – спустя несколько мгновений в его умелых руках на ней самой не осталось ничего. Его нагота испугала ее, и позднее Максим поддразнивал ее этим. Но, несмотря на страх, стыдливость рухнула так быстро, что у нее, воспитанной строгой мамой на строгих книжках, до сих пор дух захватывало при одном воспоминании об этом. До сих пор никто, кроме мамы, не видел ее обнаженной, но, оказавшись перед ним без одежды, она уже очень скоро почувствовала себя на удивление естественно. Она не стыдилась – так не стыдился бы один лесной зверь другого.

Он целовал ее всю – и, конечно, был нежный шепот, который она всегда мечтала услышать. Дрожало пламя свечей, и Марину тоже сотрясала крупная дрожь, голова кружилась, и все куда-то плыло, падало, распадалось… Несмотря на душ, от него пахло потом. Этот запах пьянил.

Голые, они пили вино и смеялись, роняя сладкие капли на простыню и друг друга. Максим не обманул ее. В ту ночь он не сделал того, чего она так боялась. И в этом она тоже не могла упрекнуть его. О том, что ее так страшило, Марина умоляла, извиваясь под ним, сама – всего через несколько недель после той, первой ночи.

В какую из ночей была зачата Аня? Может быть, в ту самую, первую настоящую ночь – или в одну из последующих. Марине казалось, что жизнь только начинается, когда это случилось.

Очень быстро прошло время, заливающее всю ее жизнь небесной синевой днем и ярко-алым – ночью. Песни под гитару, которые он писал для нее и про нее, вылазки на крышу и поцелуи на нагретом за день гудроне, ночные прогулки, рисунки на снегу, пыльные сокровища, дешевое вино в высоких бокалах… С какого момента во всем этом появился изъян, нестройная нота, неровная черта? Может, с самого начала? В ту самую первую ночь, когда они гуляли вокруг чужого дома, подобного которому ни одному из них не светило никогда. Под их ногами стлался туман. Они говорили о любви. Конечно, о любви. Теперь она вспомнила.

– Моя жизнь сложилась не так, как хотелось бы. – Максим рассеянно покусывал сорванную травинку. Слова, явно бывшие не в пору молодому человеку, почему-то не звучали смешно. – Моему отцу всегда было на меня плевать. Я его не виню. Знаешь… Мне кажется, по-настоящему сильно он любил только одного человека – мою маму. Я ее почти не помню. Когда ее не стало, ему перестали быть интересны… люди. – Максим коротко рассмеялся, и в его взгляде промелькнуло что-то короткое и острое. – В том числе и я. Знаешь, все девушки, которые у меня были…

Она покраснела тогда и мысленно поблагодарила темноту, скрывшую это.

– Я искренне отдавался, но довольно быстро понял, что очень мало кто способен на настоящую безусловную любовь.

– А что ты считаешь такой настоящей любовью? – Они взяли с собой вино прямо в бутылке, и она отпила маленький глоток.

Максим пожал плечами и посмотрел прямо ей в глаза.

– Я точно знаю, что любовь матери – настоящая. Тебе так не кажется? Думаю, если бы моя мама осталась жива, для меня все сложилось бы по-другому.

– Ты говоришь так, как будто жизнь уже кончена, – тихо сказала Марина, застенчиво протягивая ему бутылку. – Ведь это не так. Все еще будет хорошо – это точно.

Именно в этот момент Максим посмотрел на нее, как до этого на чердаке, – пристально, внимательно. Он погасил это внимание ресницами – осталось только тепло, и Марина почувствовала, как по лицу расплывается улыбка. Ничего не могла с собой поделать.

– Может быть, ты и права. – Он улыбнулся в ответ. – Сегодня почему-то мне и самому так показалось – впервые за долгое время. – Он коснулся горлышка бутылки, еще влажного от ее губ, и Марину бросило в жар.

– И все же, безусловная любовь, – повторила она, чтобы отвлечься. – Что это для тебя?

– Ничего невыполнимого для того, кто правда любит. – Он пожал плечами, запрокинул голову. – Всегда быть рядом с тем, кого любишь. Читать те же книги. Дружить с теми же людьми. Видеть те же сны. Никогда не предавать. Никогда не умирать. – Он улыбнулся, и она улыбнулась в ответ.

Делая очередной глоток вина, та Марина, еще юная, еще свободная, запрокинула голову. Над головой сияли сотни звезд – таких ярких, каких никогда не увидишь в городе. Голова кружилась. Звезды кружились тоже – как далекие, острые кусочки стекла в калейдоскопе.