Отступники - [11]

–Иными словами, Селина была замечена во время пересечения городского периметра,– охранник снисходительно поворачивается к Эрику, но голос остаётся бесстрастным.– Фиксация камерой слежения не оставляет иного выбора, кроме признания факта свершившегося.

В животе что-то обрывается, как во время прыжка с поезда, когда летишь на камни или в кусты. Камера? Притягиваю к себе коленки и утыкаюсь в них мокрым лицом. Прости меня, Эрик. Я не хотела подвести тебя. Но так бывает: происходит именно то, чего сильнее всего боишься.

–На оплату штрафа за данное нарушение даётся двадцать четыре часа.

Напряжение спадает мгновенно после этих слов. Штраф! Каким бы большим он ни был, мы справимся. Но охранник продолжает кривить губы в снисходительной улыбке.

–И есть второе нарушение. На этот раз закон номер один.

Пальцы леденеют. Закон номер один? Постойте!

–Переход через границу? Но этого не было!

–Наложение ложных обвинений?– охранник усмехается уголками губ.– Каждый второй нарушитель говорит то же самое, слово в слово. Мы слишком дорожим своей репутацией, девочка, чтобы заниматься подобными делами. Сегодня утром был получен снимок с координатами. Два километра в сторону за пограничную полосу.

Он протягивает цветную картинку. И в самом деле, я. Кофта, накинутый капюшон, из-под которого выглядывают волосы, бинт на запястье. Или не я? Фото сделано со спины, мало ли похожих девочек? Координаты тоже ни о чём не говорят.

–Когда сделано фото?

–Сегодня утром. Через час оно поступило к нам.

–Но я была в школе!

–Кто может подтвердить?

–Учителя, одноклассники…

Голос превращается в шёпот. Понимаю: не подтвердят. Взгляд охранника подтверждает промелькнувшую догадку.

–Что вы собираетесь делать?– Эрик говорит резко, зло. Неужели, не понимает?

–Депортировать Селину в другую зону. Таково наказание за нарушение. Приговор вынесен и оглашён. Нарушитель, у вас есть десять минут. Любая попытка покинуть помещение без сопровождающего приравнивается к сопротивлению и нарушению приговора. Наказание будет ужесточено. Надеемся на вашу благоразумность. Через десять минут я вернусь за вами.

Они разворачиваются, молча уходят.

Вот и всё. Доигралась. Смотрю в пол: глаза поднять стыдно. Но Эрик тянет мой подбородок вверх, заставляя наши взгляды встретиться. Мы смотрим друг на друга, и те немногие секунды, что мне отмерили, уплывают.

–Я не верю, Сель. Ни одному их слову. Поняла? Это ошибка.

Я смотрю на него, глотая слёзы. В груди что-то больно жжёт.

–Ты поняла?– спрашивает он жёстче.

Вместо ответа утыкаюсь ему в грудь лицом, трясясь от плача.

–Сейчас не время плакать, Сель. Я знаю, как тебе больно. Не время. Это не самое страшное, что могло произойти. Вряд ли тебя депортируют дальше третьей зоны. Я слышал, бывали случаи, когда осуждённых возвращали обратно. Проходило разбирательство, охранники признавали свою вину и исправляли всё. Поначалу будет тяжело, очень тяжело. Тебя определят в один из приютов. Старайся не лезть на рожон, не показывай свой нрав. Тем более, до совершеннолетия тебе ещё три года.

–Два с половиной,– бормочу в ответ.

–И всё равно. Они могут пролететь быстро. Но может случиться и так, что тебе придётся несладко. Постарайся хорошо сдать экзамены и быстрее определиться с профессией. Всегда будь предельно собрана и никому не верь без веских на то оснований. Когда тебе исполнится девятнадцать, ты получишь документы, и у тебя будет право выбора зоны для проживания. Можешь выбрать хоть центр, хоть окраину – любую зону.

–А ты?

–А я уже выбрал, Сель,– тихо отвечает он.– Разве я мог оставить тебя?

Порывисто обнимаю Эрика и отстраняюсь. Остаётся три минуты. Эрик вытряхивает вещи из моего рюкзака.

–Только самое необходимое. Во-первых, деньги. Никто не знает, как повернётся жизнь дальше, лишними они никогда не будут. Но лучше никому не говори о том, сколько их у тебя. И вообще не говори. Во-вторых, мазь. Тюбика хватит месяца на три-четыре, зависит от того, сколько будет держаться. Возможно, краска сойдёт раньше, чем указано. На всякий случай кладу бинт. Когда закончится, с поиском проблем не будет, в любом медицинском пункте купишь. Дальше. В этом кармашке у тебя пара бутербродов… погоди, это нож? Зачем, Сель?

Я выхватываю из его рук нож, убираю обратно.

–Самое необходимое, Эрик,– возвращаю ему его же слова.– Я не знаю, что меня там ждёт.

Он качает головой, но не спорит. Кладёт вдобавок к вещам сменную одежду. А потом вновь приходят они. Силой оттаскивают меня от брата. Успеваю подхватить рюкзак, наполовину расстёгнутый прижимаю к груди, боясь потерять последнее, что осталось. Пытаюсь поймать взгляд Эрика, а он отворачивается, сутуля плечи. На моём плече тяжёлая рука – не вырваться. Закусываю губу и смотрю. Смотрю, смотрю, запоминая то, что было.

Я вернусь, Эрик, слышишь – вернусь! Я заставлю их разобраться, не пройдёт и месяца, как я снова буду здесь, в родном доме. Ты только верь.

В подъёмнике не получается отодвинуться: места слишком мало, охранники нависают надо мной угловатыми мрачными скалами, лица – неразличимые маски. Ровная полоса губ, непроницаемый взгляд. О чём они думают во время ночных арестов, сумели привыкнуть за столько времени? А если попробовать бежать, когда остановимся? Проскользнуть под рукой того, что ближе к дверям, не поймают, сумею оставить погоню позади на запутанных улочках, которые с детства знаю лучше царапин на коленях. И в лес, за железную дорогу. Но тут же осаждаю себя: а потом? И что если за мою глупость поплатится Эрик? И словно догадавшись о том, что у меня в голове, один из охранников недовольно косится. Когда двери подъёмника открываются, хватает мою руку.