Отступник - [76]

Фыркнув что-то на женщин, один из бородачей лениво постучал в низкую дверь. Воспитанный, однако! В небольшое оконце, отварив прочную раму, высунулась помятая рожа с оспинами на широком носу.

Ты глянь! То ли выпендриваются, мол, по уставу живем, то ли и впрямь уж слишком строг их Барин.

– Степан, отворяй калитку! – Прогудел один из конвоиров.

– Хлопцы ужо и с гостем возвратились! Энто мы мигом! – Помятая рожа Степана быстро исчезла в чреве избы.

Дверь, не издав ни малейшего скрипа, отварилась, и покрытый оспинами широкий нос Степана, словно вынюхивая что-то, высунулся наружу. Поводив носопыркой по сторонам и убедившись, что все в полном порядке, Степан жестом пригласил проходить в избу. Хотя, собственно, что должно было быть не в порядке? Они же на своей территории.

В спину ткнули, причем приложились уж очень сильно. Дубиной что ли?

– Двигай! – Пробасил «вонючка».

В отличие от моей темницы, тут было светло – коптя потолок, горело сразу четыре керосиновые лампы. В центре комнаты возвышался колченогой стол, за которым восседал рослый мужчина средних лет, но с уже достаточно припорошенной сединой головой и тяжелым взглядом из-под пышных бровей. Мужик погладил такую же седую бороденку и жестом указал двум бугаям остаться за дверью. Степан бесшумно проскользнул в проем и исчез где-то за огромной печью. Рядом с седым сидел краснолицый, уже раздобревший от выпитого мужичок – обладатель изрядно ожиревшего тела и двойного подбородка. Толстяк был гладко выбрит, и его лицо при свете лам поблескивало потом. Он тяжело дышал, то и дело обтираясь огромной ветошью, лежавшей рядом, на скамье.

– Ну, проходи, мил человек, гостем будешь! Вон, падай туда. – Седой указал на крепкий табурет, приставленный к столу. – В ногах правды нет! – при этих словах Седой изобразил на суровом лице подобие добродушной улыбки. – Вот только этой самой правды нет нигде. Да люди умные говорят, что и до Погибели ее особо не наблюдали. Не любят люди правды. Боятся ее, как огня, а то и того хуже. А вот по мне лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Так что, мил человек, неправду я за версту чую, и раскусить твою ложь смогу, уж поверь.

Я присел за стол, всматриваясь в лицо Седого. Оно выглядело усталым и каким-то осунувшимся. Под глазами выпирали мешки, кожа лица была высохшей, будто ее обладатель натянул маску. Зато глаза светились энергией и неведомой силой.

– Ну, так что привело тебя в Городок Старателей? – Седой вопросительно взглянул на меня.

– Дела есть, только не тут, проездом я.

– То есть? Ты хочешь сказать, что ты не с этими? – Седой прищурился, его глаза блеснули не добро.

– А то и есть, что я не с тем народом, который в городке управителя ухлопал.

Седой растеряно мотнул головой.

– Так вот, мне эти дела ни к чему. – Продолжил я. – На Мост мне надо, а тут такая заварушка на переправе. И что за эпидемия страшная такая?

– Допустим, правду ты говоришь. Теперь что думаешь делать? – Седой, игнорируя мой последний вопрос, задал свой.

– А что тут думать? Товарища своего искать надо, вместе мы через переправу пройти хотели. – Тут я не упустил шанса. – Может, кто из ваших рыбарей видел его? Рослый такой цыган со следом ожога на лице.

Седой напрягся, вытянулся, сжал кулаки.

– А звали цыгана как?

– Гожо.

– Гожо говоришь? Вот цыганское племя!

– Вы знакомы?

– Еще бы! Вот Гожо, ай да сукин сын! Дык, когда-то он мне помог в этом городишке подняться! Что же, друг моего друга и мне друг! – С этими словами Седой, отодвинув крепкий стул с резной спинкой, поднялся и протянул мне руку. – Меня Барином кличут, рад знакомству.

После этих слов напряжение в комнате пропало. Из-за печи высунулся Степан, шмыгая широким носом, водрузил на стол вкусно пахнувшие яства и початый бутыль мутноватой горилки. Добавил к уже имеющимся на столе кружкам еще одну, адресованную мне и с особой аккуратностью разлил огненную жидкость.

А дальше мы пили, ели и очень долго беседовали. Из разговора с Барином я узнал многое о его жизни. В городе он был не последним человеком, а вполне уважаемым горожанином. Завязав с криминалом, стал известным предпринимателем и зажиточным торговцем, который был вхож в ближний круг самого управителя. Как и многие, он исправно платил налоги и щедро отстегивал на содержание наемной охраны. И в отличие от многих других, ставил все свое сбережение на развитие поселка рыбарей, видя в торговле речными продуктами будущее своего дела с достаточно надежным доходом. А посему, когда в городе начались неурядицы, он и его приближенная свита, состоящая в основном из амбалов, вроде тех двух бородачей, отправился сюда, за возведенную по его приказу изгородь. Конечно, он не отрицал, что влиятельная знать городка назовет его, честного торговца Барина трусом. Но в тот момент, когда в городе шли ожесточенные бои, а вместо разъяренного и озлобленно народа на улицы хлынули профессиональные наемники, выбора особо не было.

Сидящий рядом с Барином толстяк оказался одним из членов совета общины, назвавшийся Серьгой, который в полной уверенности заявил, что в городе вовсе не спонтанно было организованно восстание. Что это, скорее всего, хорошо спланированная акция, нацеленная в первую очередь на смену власти. И даже более чем уверен, что это дело рук одного из приближенных к Старому Хмурю советника – Григория. Со слов толстяка было понятно, что этот Григорий давно баламутил в светском пруду Города Старателей воду, устраивая козни и плетя интриги. Такие кадры на все готовы, лишь бы желанную власть в свои ручонки заполучить.