Отступник - [52]

Сердце в груди выбивало набат. Неуправляемые спазмы в животе так и норовили вывернуть меня наизнанку. Голова разламывалась на части, а стук в висках просто сводил с ума.

Сильные руки цыгана продолжали тащить меня. Чуть приподняв, Гожо прислонил мое тело к шершавой, покрытой сотней мелких рытвин стене.

Боль проскочила по всему телу тысячами колющихся иголок. Я прикрыл глаза, стараясь восстановить ритм дыхания, но выходило это совсем не так, как хотелось бы. Слабость напомнила о себе проскочившей по телу дрожью.

– Как ты, братец? – Вопросил Гожо, опускаясь рядом со мной.

– Нормально! – Надрывно хрипя, выдавил я из себя. Язык заплетался, отказываясь что-то вещать. Сильно ломило зубы, наверное, цыган все же немного перегнул со своими пощечинами. Во рту солоноватый привкус крови. Проведя непослушным языком по нёбу, а потом, скользнув по десне, я нащупал зуб, который тут же подался легкому движению. Ну да мутант с ним! Лучше остаться беззубым, но живым, чем валяться мертвым с аккуратной дырочкой от пули в виске. Такую дырочку не заштопаешь и ватным тампоном не заткнешь.

– Нормально – это когда в стельку пьяный, в обнимку с красавицей в каком-нибудь борделе отвисаешь! А в довесок к этому еще и кошель полный золотых за пазухой хранится! Нормально – это не про нас, братец! Хреново – вот это в самый цвет! – Цыган ткнул меня в плечо огромным кулаком, подмигнув, расплылся в усталой улыбке. – Вон твой гронг распластался! – Он мотнул головой, указывая вглубь покрытой мраком комнаты.

В углу, распластавшись на пыльном полу, лежал труп доходяги в брезентовом плаще. Вместо конусовидной шляпы, плетенной из водорослей Донной пустыни, валялось нечто нелепое, напоминающее дуршлаг. Лицо, как, собственно, и голову твари разглядеть было невозможно, все то, что когда-то являлось головой и представляло на ней сморщенную рожу, превратилось в одно кровавое месиво, фарш, обильно заливающий пол черной жидкостью.

И это, безусловно, радовало меня.

Внутри вскипало чувство эйфории, прогоняя прочь усталость и боль. Я ликовал. Радовался, что остался жив. Был благодарен тому, что обрел друга, брата, на плечо которого мог опереться и быть уверенным, что он не пустит пулю в спину. Ликование захлестнуло с головой. Мы! Как же это гордо звучит – «мы»! Взяли верх! Гожо смог совладать с иллюзиями, создаваемыми больным воображением существа, с большим усилием ему удалось прийти вовремя мне на выручку.

– А где вороны? – Тихо, будто у самого себя, спросил я.

– Какие вороны? Ты о чем? – Здоровяк удивленно посмотрел на меня, потихоньку улыбка начинала сходить с его лица, покрытого шрамом. – Нет тут никаких ворон. Да и не было никогда. Просто игра воображения. Галлюцинация. На лучше, выпей. – Он протянул мне початую алюминиевую фляжку. Я принял ее, жадно припал к горлышку, поглощая алкоголь. Тепло растеклось по внутренностям, приятно согревая. На мгновение стало легко. Только на миг, не более. Потом с особым рвением, как заноза на распухшем пальце, что-то кольнуло глубоко в закоулках души. Я бросил беглый взгляд на свои руки, ловя себя на мысли что потихоньку схожу с ума. Просто съезжаю с катушек. На руках и на теле не было и малейшего напоминания о недавней атаке стаи голодных, жаждущих крови воронов. Но память, не желая верить в это, снова вырисовывала множество черных крылатых тел, рвущих острыми клювами плоть. Я зажмурился, прогоняя так реально возникшие образы. Тряхнул головой. Снова приложился к выпивке.

Бред. Просто мое подсознание впитывало и выдавало посылаемые гронгом иллюзии за действительность. Действие волн, созданных сознанием твари, выключают реальное восприятие действительности, отсеивает ненужные ему сигналы, вплетается в подсознание и вещает то, что вырисовывает его воображение. Он считывает с меня терзаемые мысли и потаенные для посторонних глаз страхи. Усиливает их и подает как за действительность. Нужная ему информация может исходить от блуждающих в потаённых уголках сознания – чувств, эмоций, воспоминаний.

Все же я бы врезал по нахальной роже тому умнику, утверждающему, что гронг не в силах воздействовать на мозг человека, довольствуясь лишь послушными марионетками-мутафагами.

Поднеся в очередной раз к потрескавшимся губам горлышко видавшей виды покорёженной фляжки, я покосился на расположившегося рядом цыгана. Здоровяка за нынешнюю ночку заметно потрепало. Смолянистые, вьющиеся кудри, стянутые на затылке во взъерошенный хвостик, разлохматило, и они отдельными прядями торчали в разные стороны. Казалось, что в них добавилось проседь. Бинт, перетягивающий рану от укуса волка, пропитался кровью. Заметно трясущиеся руки и бесконечно подрагивающий кадык выдавали взведенное до предела нервное состояние. Как натянутая до возможных пределов струна цыганской гитары, которая, не ровен миг, покажет свою слабину и порвется, хлеща по щеке виртуозного музыканта. Отрешенный и слегка обезумевший взгляд. С его лица совсем сошла улыбка. Он будто погрузился в свой внутренний мир, закрылся в нем, ища правильный выход из сложившейся ситуации.

А может, он просто что-то недоговаривал? Боялся это озвучить? Может, пока я ловил свои иллюзорные видения и бился с несуществующей стаей ворон, разговаривая с призрачной Кэт, Гожо видел свои страхи, воплотившиеся из внутренних, скрытых за семью замками видений в страшный визуализированный ряд? Такое вот театральное представление терзающих по ночам кошмаров. И вот, осмыслив все происходящее и поняв, что чуть не остался в этих иллюзиях, замкнулся, по-новому пережил…