Отступник - [19]

— Я могу вам платить проценты.

— Нет. Нам нужно знать, откуда вы берете эти цацки.

— Предположим, я стану давать вам изделий на миллион рублей в месяц.

Викториан отлично понимал, что портит себе рынок сбыта, приоткрывает для врагов покрывало своего могущества, но все, что ему было нужно, — оттянуть время. Он хотел, чтобы его просто где-то заперли, и тогда он мог бы обратиться к своим покровителям.

С трепетом ждал он ответа.

Когда Викториан назвал сумму, глаза авторитета округлились. Дача, несколько квартир с женой и любовницами, машины — все, что имел этот человек, стоило от силы несколько сотен тысяч. Тут же ему предлагали миллион ежемесячно. Авторитет задумался. Судя по всему, человек, сидевший перед ним, мог выполнить свое обещание. Конечно, под пытками можно было узнать, откуда он берет вещи, и получить много больше. А если он не скажет? На вид Виктор выглядел замкнутым крепышом. Иметь ежемесячный миллион и свернуть все дела, сосредоточившись лишь на сбыте? Заманчивая перспектива. Но авторитет боялся взять на себя ответственность за подобное решение. Подобное решение должна принять сходка.

— Нам надо посоветоваться, — медленно произнес он, облизав полные губы. Забытая «More» скорбно дымила на краю пепельницы.

Через пять минут Викториан уже сидел в сыром подвале дачи. Тогда он уже умел видеть в темноте, поэтому, лишь только все наверху затихло, он куском штукатурки начертил на сыром бетоне пола пентаграмму. Разодрав палец ржавой проволокой, он выдавил несколько капель крови и произнес необходимые слова на нечеловеческом языке, звуки которого меняли саму физическую сущность вселенной, порождая те процессы, что неискушенные люди порой называли чудесами.

Через несколько секунд в воздухе над центром пентаграммы закачалось зеленое лицо, которое, если бы не острые иглы зубов, можно было бы принять за маску Фантомаса. Это была одна из масок-образов, которую использовал его «демон» (если, конечно, можно было так назвать одного из Древних). Зеленое лицо казалось неживым — пластиковый реквизит какого-то театра. Но в лице этом таилось что-то пугающее, неуловимо нечеловеческое, одним махом превращающее на вид незыблемую реальность в мир снов.

— Ты звал меня, слуга?

— Да, Зеленый Лик. У меня неприятности. Злые люди, не чтящие законов моей страны, схватили меня. Они требуют богатств и могут убить меня, так как ни под какой пыткой не смогу я рассказать непосвященным о Колодце.

В его устах эти слова прозвучали, как молитва мусульманина, взывающего к Аллаху в застенке неверных.

Некоторое время зеленое лицо изучало Колдуна, уставившись на него мутными глазами, где в болезненно-белой зелени едва можно было различить малахитово-зеленые зрачки. Викториан знал, что демон проверяет его мысли, нет ли обмана. За миллионы лет обитатели Колодца научились не доверять краткоживущим.

— Ты говоришь правду, — вновь заговорил Зеленый Лик. — Я пошлю к тебе Ицихитанацу — одного из слуг Колодца. Он уничтожит твоих врагов и в виде оплаты заберет их мясо. — Лик заколебался, словно собираясь растаять, но потом восстановил материальность. — Когда он появится, не забудь разорвать пентаграмму, краткоживущий, и не бойся. Ты нужен нам.

Лик исчез. Через мгновение в центре пентаграммы начало собираться какое-то облако. Колдун не сразу заметил его появление. Ицихитанацу не возник на пустом месте, а как бы проступил из ниоткуда, постепенно проявляясь из воздуха на манер Чеширского кота. Викториан с замиранием сердца следил за происходящим. Он много читал о «страшном звере» (кажется, так переводилось имя этого слуги Лика с африканас), но нигде не встречал его описания. Инстинктивный страх перед неведомым овладел им.

Ицихитанацу оказался маленьким негритенком. Голым. Безобидным. Его детское личико выглядело самим воплощением невинности. Но внешний вид не мог обмануть Викториана. Он знал, как порой обманчива бывает оболочка в сравнении с внутренним содержанием, особенно когда дело касалось Древних.

Окончательно материализовавшись, Ицихитанацу широко зевнул, и Колдуна окатила волна зловония, словно он вдохнул воздух, наклонившись над полуразложившимся трупом. Почему безумная фантазия Древних превратила палача в чернокожего ангела? Или тут, как и во многих поступках обитателей Колодца, скрывалась черная ирония, глумление над устоявшимися образами человеческой культуры?

Осторожным движением ноги Викториан стер одну из линий пентаграммы. Чудовище оказалось на свободе. Мальчик едва доходил Викториану до пояса, но когда он заговорил, голос его показался голосом старца:

— Где мясо, слуга?

— Люди наверху, в доме.

— Мясо только в доме?

— И на огороженном забором участке.

— Через час я всё заберу.

Ицихитанацу поднялся по приставной лестнице. Легкое движение пухлой детской ручки — и люк из толстых досок разлетелся в щепки. Наверху послышались крики, кто-то выстрелил.

Викториан забился в угол и зажал уши руками. Из старинных книг он знал, сколь ужасной может быть смерть от руки такого существа.

В доме кричали. Страшно кричали, как кричат люди, перед которыми разверзлись пучины ада.

Негритенок то и дело возвращался. Ни слова не говоря, не обращая никакого внимания на Колдуна, он сгружал в центр пентаграммы окровавленное мясо. Человеческое мясо — то, что раньше было телами авторитета, Шкипера и других, быть может, совершенно невинных людей, по несчастью оказавшихся в проклятом месте в неурочное время. Через некоторое время груды окровавленной аморфной массы, совершенно лишенной костей, растворились в воздухе. Потом исчез и негритенок.