Отступник - [157]

Женщина увидела солнечные улицы, заполненные людьми со светлыми лицами; веселых детей, бегающих друг за другом по просторной площади; счастливых родителей, сидящих на скамейках и следящих за своими чадами; воркующих голубей; фонтаны, бьющие искрящимися брызгами в ярко-синее небо. Свежий ветерок наполнял грудь летней свежестью… но этот миг никогда не настал, благодаря бесчисленным капелькам тьмы, среди которых была и капля Светланы.

Жрица вспомнила, что любила своего сына, когда вопреки всему он появился на свет здоровеньким, и ни моровые болезни, ни степное поветрие не тронули малыша. Именно материнская любовь вынудила ее кинуться с одним мечом на страшного монстра, хотя потом боль от этого чувства заставила сердце закрыться. Ведь казалось, что отстранившись, она навсегда ушла от страданий…

Но что осталось теперь у старой волчицы? Лишь обнаженная усталая душа и глумливый взгляд ненавистного Лакедемона…

До слуха жрицы донесся колокольный набат и удары молота о рельс.

Мгновенно успокоившись, Светлана поднялась, отряхнулась, пригладила растрепанные волосы. Грудь ее дышала учащенно, но ровно. Яростный звон колоколов означал конец целой эпохи в истории поселения. Наступала новая эра – время, где ей не было места. Да и хватит изображать хищницу, ведь это Антон назвал ее так…

Светлана посмотрела в зеркало и улыбнулась своему отражению. Она знала: даже когда все защитные стены разрушены и не остается никакой надежды, всегда есть возможность укрыться за преградой, которую не сможет сокрушить ни один поток.

Имя этой преграде – Дамба Теней.

* * *

Мужчины, что беседовали возле Мариупольских ворот, не сразу заметили приближающегося Антона, в конце концов, ведь это дело часовых – наблюдать за дорогой. Когда же они увидели царя, то пораженно умолкли.

Правитель, словно механическая кукла, прошел мимо, что-то бормоча себе под нос, не обратив никакого внимания на недоуменные взгляды сограждан. С потным лицом, одетый в пыльные лохмотья, брел он переулками к центру Лакедемона, а из окон выглядывали удивленные люди. Полноправные граждане, крестьяне, рабы, мужчины и женщины, старики и дети, все жители поселка, будто по зову набата, выходили на улицу. Кто-то робко произнес: «Доблесть и сила», но царь никак не отреагировал на приветствие, продолжая шагать к Дворцу Собраний, а население Лакедемона следовало за ним.

Вдруг послышался звонкий удар молота о рельс, а следом над Лакедемоном разнесся колокольный звон – кто-то успел принести весть о возвращении царя жрицам Храма Славы.

Оказавшись на главной площади, царь остановился, обвел остекленевшим взглядом людей, словно не понимая, как они сюда попали и захрипел:

– Роман! Выходи!!!

Ответом ему была гробовая тишина. Антон исподлобья буравил взглядом рабов, полноправных и неполноправных граждан, и, казалось, никого не узнавал, но и подданные с трудом узнавали в этом оборванце своего повелителя.

Царь Роман появился на ступеньках Дворца Собраний, и люди вздохнули с облегчением: хотя бы один из представителей высшей власти выглядел как всегда – подтянутым, аккуратным, спокойным.

– Я слушаю тебя, мой друг и соправитель, – произнес Роман с пафосным достоинством.

– Есть к тебе разговор… – проговорил Антон сорванным голосом. – Наедине.

– Мы хоть и цари, – возразил Роман, – но все же держим ответ перед народом Лакедемона, и негоже нам иметь секреты от своих сограждан.

Неимоверным усилием воли Антон сфокусировал взор на соправителе, на мгновение остекленевший взгляд стал осознанным, и в этот краткий миг ему вдруг открылся совсем иной лик царя Романа. Да, выглядел-то он благородным, честным и слегка наивным пятидесятилетним мужчиной, призывающим к законности и правосудию. Аккуратно подстриженная бородка с умеренной сединой, волевые черты лица, гордая осанка. В общем-то, царя Романа всегда знали таким, он практически не изменился за двадцать лет существования Миусской Политии. Но сейчас сквозь эту личину великодушия проступало нечто зловещее. Во взгляде соправителя сплелись чувства надежды, триумфа и презрения, а в твердо сжатой линии губ чудился звериный оскал ягуара, притаившегося для решающего прыжка. Этот тайный лик открылся Антону на какие-то доли секунды и снова скрылся за маской уверенности и благородства.

– Ну ладно, я могу сказать всем, – сказал Антон, пошатнувшись. – Мне сегодня нужна армия. Надо отомстить ублюдкам за поруганную честь Лакедемона.

– Да? – глаза Романа расширились, а брови поползли вверх. – О чем ты говоришь, мой великий соправитель? А где тридцать два славных воина, которые ушли с тобой в Таганрог?

– Погибли, – глухо ответил Антон. – Надо отомстить за их смерть.

– Погибли… отомстить… – как бы задумчиво произнес Роман. – Но этого не может быть… Или, погоди, ты хочешь сказать, что погибли все?!

– Все, – выдохнул Антон. – До единого.

Толпа сперва глухо зароптала, еще не осознавая масштабы трагедии, а потом в ней стали образовываться водовороты возле родственников ушедших в поход и послышались первые всхлипы и вскрики женщин.

– Но, может быть, мой мудрый соправитель, ты позволишь собрать Совет старейшин, доложишь детали, объяснишь, чтобы мы могли понять причины такого огромного несчастья? – царь Роман возвысил голос, и задрожавшей рукой схватился за колонну, изо всех сил контролируя лицевые мышцы: он не мог поверить, что все его тайные мечты полностью сбылись, и боялся, что губы расползутся в ухмылке.