Отступница - [35]

Абду работал автомехаником. Когда он вечером приходил домой, то принимал душ, переодевался и, не говоря ни слова, снова куда-то исчезал. Мне кажется, что я так ни разу и не перекинулась с ним словом.

Амина была самой младшей, она тогда как раз заканчивала среднюю школу. Мы считали ее очень умной и избалованной. Все лицо у нее было в симпатичных веснушках, и к ним очень шли рыжие волосы. Я и до сих пор не знаю, чья она дочь, тети Нешмы или тети Х’джии. Поскольку Амина была такой умной, у нее была своя отдельная комната. А внутри — подушки с красными сердцами, сшитые Захрой. Никому не разрешалось мешать Амине, если дверь комнаты была закрыта: значит, Амина учила уроки и становилась еще чуть-чуть умнее.

Кроме того, у них был еще один сын по имени Т’хами. Он жил во Франции, а когда приезжал в гости к своей семье, то привозил с собой с чужбины тысячи разных чудесных вещей. Например, огромных матерчатых зверей. В доме была Коричневая плюшевая собака, принадлежавшая Т’хами, и тигр, причем оба зверя были такими красивыми, что для них в гостиной даже отвели почетное место, а мне никогда не разрешалось касаться их руками.

— Иначе тигр испортится, — говорила халти Х’джия.

Вещи, которые Т’хами не мог привезти для своей семьи из Франции, он покупал здесь. Один раз во время Рамадана он купил холодильник. Как только холодильник очутился в доме, я увидела, что Т’хами достал из него бутылку воды, приложил ее к губам и напился, а потом поставил бутылку обратно. Средь бела дня! Посреди месяца поста — Рамадана!

Меня это шокировало, но и привлекло одновременно. У нас дома никто не посмел бы во время поста выпить хоть что-нибудь до захода солнца. Но по поводу Т’хами я не стала беспокоиться: в конце концов, он жил в Европе.

Я была в восторге от Европы, потому что там можно пить воду средь бела дня. Т’хами вызывал у меня гораздо большее восхищение, чем люди, живущие в Марокко. Иногда он смеялся над вещами, которые у нас считались х’шума — грехом. У нас в Марокко всегда что-то считается греховным, а посему — запрещенным. В Европе, как мне казалось, было намного меньше грехов и запретов. Я подумывала, а не попросить ли мне Т’хами, чтобы он забрал меня с собой в этот другой мир, где все казалось простым и веселым. Но я так и не решилась попросить его.

Однажды Т’хами совершил очень большой х’шума. Он взял денежную купюру с изображением нашего короля и сложил ее так, что королевское ухо стало похоже на заячье. У меня даже дух захватило от ужаса. Наш король! Хасан II! С заячьим ухом! Невероятная фривольность! Я бы никогда не решилась сделать такое.

Но Т’хами просто посмеялся над своим фокусом, словно это была великолепная шутка. Я запомнила, как он это делал. И когда я в следующий раз пошла с такой купюрой в лавку на углу, то сказала хозяину:

— Сиди, я умею показывать один очень смешной фокус. Хотите, покажу?

— Да, дочка, покажи, какой фокус ты знаешь.

Я взяла купюру и сложила ее так, что одно из ушей короля стало похоже на заячье. Мне казалось, что хозяин лавки будет хохотать так же, как и Т’хами. Но мужчина не стал смеяться, наоборот, он посмотрел на меня с ужасом.

Через секунду я поняла почему. Чья-то рука схватила меня за шиворот. Мое красивое испанское платье задралось, и мне стало трудно дышать. Я повернулась. Передо мной стоял огромный солдат в форме.

У него был очень серьезный вид.

— Девчонка, — сказал он, — ты что, хочешь посмеяться над моим сиди?

— Нет, я просто хотела показать один фокус, который знаю, Смотри, с таким ухом сиди похож на зайца.

Лучше бы я этого не говорила. Солдат вдруг посмотрел на меня так злобно, что я от страха наложила в штаны.

— Пошла вон, маленькая хитрюга, — заорал солдат, заметив мой позор, и отпустил меня, — пока я не передумал!

Я помчалась домой так быстро, как только могла. Без покупок, зажав короля зайцев в руке. Дома я старательно разгладила купюру. С тех пор я больше никогда не превращала короля в зайца.

Через три недели дядя Хасан появился на пороге дома семьи Эль-Амим.

— Похороны закончились, — сказал он. — Я пришел, чтобы забрать племянника и племянниц.

Однако семья Эль-Амим успела полюбить меня.

— Хасан, я очень прошу тебя, — сказала тетя Нешма, — оставь маленькую Уарду у нас. Ей здесь хорошо. А для вас это будет облегчение.

Дядя Хасан долго не спорил, усадил Рабию и Джабера в свой ржавый «рено» и уехал. Я заплакала. Но плакала я совсем недолго, потому что тетя Нешма была намного более приятной особой, чем тетя Зайна.

Для меня настало счастливое время. Моя новая семья жила в достатке. У них хватало денег на повседневные расходы, каждый день можно было наедаться досыта. И атмосфера в семье была дружелюбной и уютной. Я еще в жизни не видела семьи, в которой никто никого не бил и никто ни с кем практически не ссорился. Кроме того, в туалете было чисто — никто не вытирал грязные руки о стены.

Единственной проблемой было отсутствие водопровода в этой части города. Воду для мытья моя новая семья приносила из колодца. А питьевую воду приходилось доставлять мне. У семьи Эль-Амим были знакомые в соседнем квартале, уже подключенном к водопроводу. Каждое утро я ходила туда с двумя пластиковыми пятилитровыми канистрами, наполняла их и тащила назад. Наверное, поэтому у меня руки длиннее, чем ноги. Канистры из-за их формы невозможно было поставить на голову, как обычно в Марокко переносят тяжести. У них дно было неровное.