Отстойник - [44]

Я с разбегу растянулся на пузе и въехал на кухню между широко расставленными ногами Эла, выставив ружье перед собой. Если подумать, идея совершенно идиотская. Особенно учитывая, что картечь пойдет расходящимся снопом и у противоположной стены накроет площадь как минимум фут на фут — тут уж ни о каком филигранном выстреле речь не идет. А именно он и мог бы спасти ситуацию, потому что хищного вида засранец в твидовом пиджаке, который одной рукой придерживал полувисящую на нем Айрин, а второй рисовал что–то в воздухе, как раз такой моей выходки и не ждал. Ракурс, конечно, неудобный, но и дистанции — футов восемь, пистолетную пулю я бы взялся положить на выбор минимум в десяток неприятных точек… Хотя, кто знает, какие точки ему неприятны.

В общем, не было у меня подходящей мишени для ружейного выстрела — ибо тело гада было надежно прикрыто обвисшей Айрин, а если я ее еще и картечью нашпигую, то согласно сермяжной фонхендманской правде должен буду жениться, как честный человек, осмелившийся разбудить фонтан страсти. Только вот рука, стремительно пишущая в пустоте… А на безрыбье и кастрюля — соловей.

Бабах.

Не зря все–таки окружающие призывают друг друга не злить Мейсона.

Даже бесчувственная Айрин содрогнулась, а чертежник, все это время что–то злорадно декламирующий Элу, сбился на визг. Картечь разворотила ему руку почти на всю длину, кисть повисла на клочьях кожи. Однако потерпевший не растерялся — присел, одновременно спасаясь от меча Эла и взваливая на плечо Айрин, а освободившейся целой рукой указал на меня — и я воочию разглядел, как в его ладони из ничего зарождается клубящийся огонь.

Ну, знаете, психика у меня достаточно ригидная, чтобы пережить пару–тройку псионических шоков, а вот от жарки я совершенно не застрахован. Пришлось спешно спасаться — а как спасешься, валяясь на пузе посреди кухни с гудящей башкой и нелепым ружьем в руках? Махнул этим самым ружьем, подсекая ножки разделяющего нас с огнеметчиком стола, и рухнувшая на ребро столешница нас разделила. Довольно эфемерная преграда для пламени, способного, согласно комментариям Алонсо, поджечь человека. Если я ничего не путаю, человек — штука довольно тугоплавкая. Но даже полдюйма полированного дерева — лучше, чем ничего. А стол мне все равно никогда не нравился.

Волна жара ударила с такой силой, что сдвинула и опрокинутый стол, и меня вместе с ним, и откатила к стене, в которую стол уперся ножками. Припекло не на шутку, даже паленым волосом запахло, а потом меня ухватили за ногу и выволокли в коридор. Уезжая из кухни, я успел передернуть цевье и даже собрался было отстрелить художнику еще какой–нибудь производственно важный орган, но случая не представилось, ибо волокли меня энергично и стремительно. В кухне образовался небольшой веселый пожарчик. На какой–то миг его перегородил спиной Эл, затем бросился в глубину кухни и пропал.

Я отбрыкнулся, выдернув ногу у доброжелателя, и как мог поднялся на ноги. Мик и Чарли немедленно подхватили меня с боков. Фон при этом убедился, что я стою, и шустро унесся дальше в кухню.

— Вот это все, Мейсон, ты будешь объяснять долго и, похоже, уже не мне, — зловеще посулил Чарли.

— Брось, Чарли. Поживи еще.

— Чего?! Тьфу на тебя! Я имею в виду, что это… ФБР и вообще…

Все это доносилось уже из–за спины, поскольку я, убедившись, что ноги держат, припустился следом за Миком.

Огонь уже утихал, прожегши столешницу почти насквозь, обуглив обои и расплавив линолеум, а народу в кухне поубавилось. По сути, один только Мик и остался. Зато в том месте, где огнеметчик рисовал свои знаки, прямо в воздухе висела дыра в сплошной мрак. Как будто проковыряли в пустоте дыру в беззвездную ночь. Тьфу ты, чего доброго поэтом станешь среди эдаких событий. Интересно, если о садах еще и в рифму — лучше или хуже получится?

— Эл туда полез, — озадаченно сообщил Мик.

— Ну и?

— Ну и — что?

— Ну и — хуле ты ждешь?

— Вспоминаю, где моя бита. Что я, дурак, без нее туда нырять?

А вот я, наверное, дурак. Взял и, набрав на всякий случай в грудь воздуха, грянулся плечом прямо в темноту. Привычка такая — в сомнительные двери входить с разбегу. Не выводится ничем, даже дверьми незапертыми, в которые влетаешь и катишься кубарем под ноги недоумевающей публике.

Мрак слегка спружинил, но все же без труда продавился, из–под ног ушел липнущий к сапогам нагретый пол, меня перевернуло и больно обо что–то твердое шмякнуло. Испугаться как следует я не успел. Это вообще дело небыстрое. В какой–то миг рука нащупала что–то судорожно отдернувшееся, да и сама дернулась обратно, как еще удержался и не выстрелил! А потом тьма стремительно рассеялась, пахнуло в лицо светлой серостью, и вывалился я в края, про которые можно сказать единственно — «а я себе это представлял совсем иначе»…

Глава 2

Мир имеет свои края, понимать я стал понемногу,

И прокрустово ложе лет не позволит мне стать иным.

Вот и катится жизнь моя по холодной пустой дороге,

А в конце той дороги свет, из которого валит дым.

Шухрат Хусаинов.

Собственно, я себе никак не представлял Ад. Как уже сказано было, не больно–то я религиозен. К тому же каждый, кому довелось поваляться в тропическом болоте под полуденным солнцем, сам может читать лекции о недружественной окружающей среде. С этой точки зрения Ад оказался довольно либеральной конторой — сильно смахивающей на мотель где–нибудь на безлюдной окраине Невады. По крайней мере комната, в которую я вкатился, отшибив копчик и оттого рассвирепев еще больше, только отсутствием телевизора от мотельного номера и отличалась. Не хочу хвастаться, но до тех пор, пока пироманьяк не сжег мою кухню, она выглядела намного уютнее. Даже с физиономией фон Хендмана посередине и холодильником, обклеенным вкладышами от жвачки. Единственно, запашок сразу ударил в нос — не сказать, что неприятный, но чужой какой–то, резкий и словно бы нереальный, чем–то наводящий на мысль о наркозе у стоматолога. Голова на секунду пошла кругом, ну да мы привычные — с подачи фона в какие только ароматные места не заносило, то в автомастерскую, то в канализацию, то во вьетнамскую закусочную. Выдохнул носом, вдохнул ртом и вернулся к действительности.