Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой - [141]

И Вартбург, и Веймар, и Эйзенах, как и любой иной город или селение, — ухожены, в них сохранены даже исторические камни, а не только дом или кирха. Толстой уже успел узнать от жителей, что сохранностью старины они обязаны своему великому и светлейшему герцогу.

— За эту похвалу я благодарен своим соотечественникам, — ответил Карл Александр, — но я знаю, что это относится не ко мне. Всё, что создано веками, — наследство, и я — его хранитель. Я просто стремлюсь как можно лучше и добросовестнее относиться к своим обязанностям и действую как, положим, портной, который всеми силами старается хорошо заштопать старое платье.

Каждый раз, когда они куда-либо отправляются вместе, «хозяин», как про себя Толстой стал называть великого герцога, приезжает в каком-нибудь новом одеянии. Это значит, предстоит какая-то заранее намеченная поездка, требующая определённой формы.

Так однажды светлейший явился в мундире с жёлтеньким околышком и сказал, что следует осмотреть казарму. Наверное, Толстой сделал при этом постное лицо, и Карл Александр догадался о настроениях графа и тут же, нисколько не обидевшись, сам вышел из затруднения:

— Я высажу вас, любезный граф, по дороге, чтобы вы вдоволь полюбовались нашими пейзажами, которые вам по душе. На обратном же пути я вас приму в свой экипаж — и мы поедем к вам читать пьесу.

На чтение он явился в статском и много говорил, с большим участием и большим артистическим чувством, о предстоящем спектакле, которому предрекает успех.

Наконец, новое платье — охотничье. И в самом деле, следует приглашение в лес. Там уже всё готово к завтраку. Вокруг — лесничие в серых кафтанах и шляпах с перьями. Старый егермейстер с седой бородкой вместо охотничьих историй угощает гостя историями о привидениях, и все собравшиеся делают вид, что рассказанному искренне верят.

Ах, какой же добрый, милый и тонко чувствующий великий герцог! Он всё старается сделать, чтобы русскому писателю и его другу было хорошо в его стране. А главное, ему очень хочется, чтобы премьера удалась и тем самым поддержала и успех пьесы в Петербурге, у его кузена — русского императора, и здесь, в Веймаре, укрепила бы славу столицы искусств.

Друг Гёте и Шиллера, дед нынешнего правителя Карл Август когда-то сделал Веймар жилищем муз. Теперь в театре, им основанном, где шли спектакли по пьесам великих немецких поэтов, внук ставит трагедию русского писателя. Об этом решении великого герцога первым Толстому сообщил Франц Лист, когда они года два назад встречались в Риме.

Все в Веймаре, особенно театр, напоминает о великом музыканте. Здесь он прожил некоторое время с 1848 года. Приехал сюда тридцатисемилетним, в расцвете сил, чтобы вдохнуть новую жизнь в город искусств. Он возглавил придворную капеллу, поставил оперу «Лоэнгрин» Рихарда Вагнера, когда тот за участие в революционных событиях был изгнан из Германии. Меж тем пребывание в «Новых Афинах» у великого герцога Карла Фридриха оказалось не таким продолжительным и плодотворным, как мечтал сам Лист.

Как раз перед самым приездом в Веймар великий пианист давал концерты в России. Толстой помнит, с каким восторгом посещала петербургская знать музыкальный салон в Петергофе. Виртуоз, которого знала уже почти вся Европа, покорил северную столицу. Но одновременно — и знатную русскую княгиню Каролину Сайн-Витгенштейн.

Двадцативосьмилетняя княгиня была женой сына русского фельдмаршала, брак с которым для неё оказался несчастливым. Замуж она вышла в пятнадцать лет, отец её, польский магнат Ивановский, оказался в Сибири за связь с повстанцами. Так она и жила в родовом имении Воронинцы на Украине, отрезанная от мира летом, весной и осенью непролазными дорогами, зимой — заснеженными полями, деля свой досуг между книгами и музыкой, когда муж её предавался кутежам в Петербурге.

Она была привлекательна, хотя довольно крупный нос несколько портил её внешность. Лист увидел её в Киеве и не мог миновать Воронинцев.

Большой свет не прощает людям, которые уже одним своим талантом и независимостью поведения бросают вызов. Рассказывали, что на одном из петербургских вечеров генерал из свиты императора, подойдя к Листу, спросил, откуда у него ордена на фраке. «Вы ведь не брали крепостей?» — «А у вас? — возразил музыкант. — Вы ведь не играли на фортепиано».

Как говорили тогда в Петербурге, Лист позволил себе бестактность даже по отношению к самому российскому императору. Когда он однажды начал свой концерт, Николай Первый обратился к сидевшему рядом Бенкендорфу с каким-то вопросом. Тотчас звуки музыки смолкли. Царь недоумённо поднял бровь и спросил, почему пианист прекратил игру.

Лист ответил: «Когда говорит император, все должны замолкнуть». — «Играйте!» — раздражённо бросил царь.

Не дожидаясь расторжения брака, княгиня вместе с дочерью покинула Россию и приехала к Листу в Веймар. У них была надежда, что супруга великого герцога Мария Павловна, родная сестра российского императора, убедит своего могущественного брата разрешить получить развод. Но царь, напротив, выразил неодобрение поступком княгини. Перед нею захлопнулись двери веймарского двора, и она осталась жить на птичьих правах в маленьком домике на улице Хофгертнерай, переделанном для Листа из жилья придворного садовника, где не было даже кухни и еда всякий раз доставлялась из ресторана.