Отрывочные наброски праздного путешественника - [4]

— Да, — заключил его преподобие, — был один только момент, когда плот мог быть виден с корабля, только один. Гибель этих людей была бы несомненна, если бы он прошел незаметно. Вот на каком волоске держатся события, предначертанные Богом от начала мира.

«Когда солнце в этот день спускалось на воду, капитан корабля сидел на палубе и читал молитвенник; книжка выпала у него из рук; он наклонился, чтобы поднять ее, и случайно взглянул на солнце. В эту секунду далекий плот на миг появился на красном диске. Его сигнальное весло черной иголкой прорезывало поверхность диска. В следующую секунду все снова оделось мраком. Но этот корабль, этот капитан, эта счастливая минута, — все это было предопределено еще на заре веков и не могло избежать своего предопределения. Хронометр Божий никогда не ошибается!

Наступило глубокое, задумчивое молчание. Бледный юноша прервал его вопросом:

— Что такое хронометр Божий?

II

К обеду, в 6 часов, собралось то же общество, с которым мы разговаривали на палубе, которое видели за завтраком и за вчерашним обедом, а именно: три командира, купец из Бостона, бермудец, возвращавшийся в свою Бермуду после тринадцатилетнего отсутствия. Последний сидел у штриборда. На левой стороне помещался на почетном месте пастор; рядом с ним бледный юноша; рядом со мной пожилой бермудец, 27 лет, не видавший своих солнечных островов. Командир, по обыкновению, сидел во главе судна, на противоположном конце — кассир. Компания была небольшая, но небольшие компании всегда самые приятные.

За столом — ни тени беспокойства, небо безоблачно, солнце сияет, голубое море едва колеблется. Но что же случилось с четырьмя супружескими четами, тремя холостяками и обязательным доктором из Пенсильвании? Все они при выезде из Нью-Нью-Йорка были на пароходе. Вот объяснение, я выписываю его из своей памятной книжки.

«Вторник, 3 ч. 30 м. попол. Мы в дороге. Прошли батареи. Большая компания, состоящая из четырех супружеских пар, трех холостых и веселого, живого доктора из диких местностей Пенсильвании, очевидно, путешествует вместе. Все, кроме доктора, сидят на палубе, на складных стульях. Проходим главный форт. Доктор, подобно многим личностям, оказывается обладателем вернейшего средства против морской болезни. Он ходит от одного к другому, приговаривая: „Не бойтесь, я испытал это лекарство. Это вернейшее средство, оно составлено под моим личным наблюдением“… и сам бесстрашно принимает лекарство.

„4 ч. 15 м. — Две из дам сильно побледнели, несмотря на „вернейшее средство“; они уходят вниз. Две другие выказывают видимое беспокойство.

„5 часов. — Удаляются: один супруг и один молодой человек. Уходя, они уносят в своем желудке только-что принятую дозу «вернейшего средства», но в каюту приходят уже без нее.

«5 ч. 10 м. — Леди № 3-й, два молодых человека и один муж уходят вниз, унося с собой особое мнение о „вернейшем средстве“.

„5 ч. 20 м. — Проходим карантин. „Вернейшее средство“ сделало свое дело и подействовало на все общество, кроме одной шотландки и автора этого ужасного лекарства.

„Приближаемся к маяку. Шотландка удаляется, опустив голову на плечо буфетчицы.

«Входим в открытое море… Удаляется доктор!»

Теперь, кажется, состав общества прочно установился. За столом сидит гораздо меньше пассажиров, чем в начале путешествия.

Наш капитан — серьезный, красивый великан, лет 35, с загорелыми руками таких величественных размеров, что невольно перестаешь есть, любуясь ими, и задаешь себе вопрос: хватит ли ему целой телячьей шкуры на одну перчатку?

Общего разговора нет. Он делится между отдельными парами. С разных концов долетают отрывочные фразы. Вот, например, говорит бермудец, пробывший тринадцать лет в отсутствии: «В природе женщин задавать избитые, ни к чему не ведущие, непоследовательные вопросы, вопросы, приводящие вас от ничего незначащего начала к ничему неведущему концу». Ответ бермудца, пробывшего в отсутствии тридцать семь лет: «Да, и при этом еще думают, что они обладают логическим, анализирующим умом и рассудочными способностями. Так и видишь, как они начинают возбуждаться, когда чуют в воздухе какое-нибудь рассуждение». Это уж настоящие философы.

Два раза с тех пор, как мы вышли из порта, наша машина останавливалась минуты на две. Теперь опять остановилась. Бледный молодой человек задумчиво произнес: «Ну, вот машинист опять уселся отдыхать».

Серьезный взгляд капитана. Могучие челюсти его на минуту перестают работать. Захваченный вилкой картофель останавливается на полпути в его открытый рот. Он спрашивает ровным голосом: «Так вы думаете, что машинист двигает корабль ручкой, которую он вертит руками?»

Бледный юноша думает с минуту, и затем отвечает, поднимая свои невинные глаза: «А разве нет?»

Дальнейший разговор сразу обрывается и обед оканчивается в относительном молчании, которое нарушается лишь журчанием моря да усердным щелканьем челюстей.

Покурив и прогулявшись по палубе (качки не было, чтобы мешать нашим движениям), мы начали подумывать о вистике. Спросили живую, услужливую ирландку-буфетчицу, есть ли на корабле карты.

— Спаси Бог вашу душу, голубчик! Конечно, есть. Правда, неполная колода, но не настолько неполная, чтобы это могло иметь значение.