Отрывки из Ничего - [3]

Я смотрел на изуродованный ювенильный шедевр и думал о загадочности человеческой души.

2

Еще один ранний шедевр я решился окантовать. Тащился с ним через весь город в мастерскую на Белинского. Когда переходил Фонтанку у цирка, вдруг повалил густой снег. В мастерской обнаружил, что тушь моя потекла. Я сложил картинку пополам и выбросил ее в ближайшую урну.

Тогда я еще не ведал о чуде размыва.

Это была прелюдия.

З

Картинки этого периода сохранились только на фотографии Бориса Смелова, где я лежу на их фоне с обнаженным торсом.

Теперь это фото прочно поселилось в интернете.

Картинки-призраки, летучие голландцы моей пра-графики.

ТРЕТЬЕ УХО

Хорошо бы успеть перечитать Салтыкова-Щедрина. Лескова перечитал. Какие рассказы в 9-ом томе! Чего стоит «Продукт природы». Там будущий «Архипелаг» обозначен. Вот что в школе надо проходить.

Читать мало, надо еще видеть прочитанное во времени, в обратной перспективе. И слушать также, тогда из «Райка» Мусоргского в исполнении Ефрема Флакса вовсю полезут футуристы с обериутами.

Это слышно. Надо только напрячь третье ухо.

ЛОВИ МОМЕНТ

Только начни и дело пойдет. Но начать надо в определенный момент. И высокое искусство птицелова в том, чтобы его поймать, не спугнув. Иные ждут этого момента всю жизнь. А над другими они роятся стаями так, что впору отбиваться от них.

В общем, лови момент! Без этой птички ничего не получится.

Пусть неудачник плачет.

ГОВОРИТЕ!

1

Брат Коля (А.Ник) недавно потерял голос, как Веничка Ерофеев. Причина та же. Но он не пользуется спецмашинкой. Пишет записки. Я не видел его с 1984 года. 26 лермонтовских лет. Нашей переписке – 40. Бальзаковский возраст.

2

Общий с Колей приятель, Витя, выйдя на пенсию, утратил оперативную память.

Теперь он сидит запертый дома. Раз в неделю приходит сестра и ходит с ним в магазин.

Я иногда звоню ему. Он все и всех помнит. Но сам не звонит никогда, хотя номера телефонов висят у зеркала в прихожей. В конце разговора ритуально он записывает мой номер опять.

Перед болезнью звонил мне в белые ночи.

– Борька, сейчас утро или вечер?

Он тогда еще пил.

3

Однажды позвонил я Борису Александровичу:

– Боб, привет!

– Говорите.

Я что-то говорю, думая, что он прикалывается. Наконец, замолкаю.

– Говорите.

Я снова что-то выдавливаю из себя. Молчу.

– Говорите.

Тут я понимаю, что это не прикол, а катастрофа.

– Боб, ты что, не можешь говорить?!

– Говорите.

У него было что-то вроде инсульта, через полгода он умер.

4

В последний раз я видел Лену Шварц за несколько дней до смерти. Она лежала лицом к стене. И так и не повернулась ко мне. Может быть, не хотела, чтобы я ее видел такой. Мы покурили с Кириллом Козыревым на кухне.

Я снова зашел в комнату.

Попрощался и два раза поцеловал ее в спутанные волосы.

По телефону она еще разговаривала, и когда я сказал вечером, что был у нее сегодня, она ответила: «Я помню».

29.08.2010

КЛЮЧ НА СТАРТ

Полное непонимание всего и вся – главный результат не зря прожитых лет. Все аксиомы, вдолбленные за жизнь в голову, вырываются с корнем как сорняки.

Прополка.

Ты – свободно, я – обречено.

Ключ на старт!

ТИК-ТАК

В свое время, когда рассказ Леонида Пантелеева «Честное слово» часто читали по радио, меня от него тошнило, таким сусальным, фальшиво приторным казался он мне.

Сейчас в эпоху тотального жульничества и стеба я готов его читать своей внучке, как святочный.

Зубчатая передача истории сделала несколько мелких шажков, маятник пошел в другую сторону, и акценты сместились.

Только и всего.

Тик-так. Тик-так.

«БЕЗИМ!»

Когда Наташа Азарова попросила меня сочинить стихи с марксистским уклоном, первое, что пришло в голову, – «секс – эксплуатация человека человеком».

Шутки в сторону. Сколько в институте долбил этого Маркса, не подозревая, что он достанет меня под старость.

Теперь я могу сравнивать колбасное (капитализм) и бесколбасное (социализм) устройство общества.

Вывод прост: Уолден был прав. «Безим!», как сказал А. Ник. Из общества, из себя, из всего этого.

«Безим!»

ЖИЗНЬ В ЛЕСУ

Однажды, еще в том тысячелетии, задумали мы с Кудряковым пойти в поход. Как было условлено, я заявился с полной выкладкой в пятницу к нему на Боровую. Мать меня впустила. Борис скоро придет, сказала она. Я сидел в узкой, похожей на пенал комнате. Сумерки сгущались. Фотограф запаздывал.

Наконец, подшофе (получка!) он ввалился. Широким жестом бросил на пол карту. Борис Михайлович, мы с вами пойдем, тут палец его качнулся вместе с телом в сторону Коми АССР, вот сюда! На электричку мы садились уже в сумерках, звеня запасенным горючим. Я по дороге пытался достичь той же эйфории, что и мой спутник. На станции мы вышли из освещенного вагона в абсолютную тьму. Во всяком случае, такой она представлялась для моих минус тринадцать с половиной. Кудряков пер, как танк, сквозь эту августовскую тушь. Я семенил сзади, держась обеими руками за его рюкзак. Шли мимо яростно лающих собак, они были в полуметре от нас, только цепь не позволяла им вцепиться в мягкие ткани пилигримов. Как мы в лесу установили палатку, я не помню. Проснулись от возгласа грибников, надо же, в каком месте палатку разбили! Заинтригованный вылезаю наружу. Наш шатер стоял в чащобе. Как в полной темноте мы нашли свободный пятачок пространства, не представляю.