Отрывки из Ничего - [2]

Но вот мы запрыгиваем в такси и через пять минут оказываемся на вокзале. Вот уже погружаемся не в сумрачные пещеры Аида, а в залитое светом метро. Я вижу, как психоз немного ослабевает, и щеки смертника начинают розоветь. Потом мы сидим на кухне моей новой квартиры. В окне фехтуют строительные краны. Я устало пью разведенный спирт. Кудряков дует чай. Отсюда он поедет на месяц в деревню.

Бреду – бред!

АМ-АМ

Мне нравится Введенский. Простыми словами он поведал, что мы ничего не значим. Это грандиозное открытие могло бы привести к левитации, а вместо этого Введенского убили. Значащие не могут не убивать, иначе они не значат. Уничтожение – высшая форма знания значащих. Оно пожирает само себя.

Ам-ам.

КУЧА-МАЛА

ХХ век отдаляется со страшной скоростью. Мы перестаем там различать нас, выживших в ХХ1-ом. Прошлое уплотняется в энциклопедиях. Вместо живых людей букашки знаков. Хорошо, когда букашки живые. Но таких мало.

Куча-мала.

КО-КО-КО

Почему нам выдали для наших оболочек малую, видимую часть материи? Некоторые полагают такую форму высшим проявлением сущего. Отсюда гомерическое обожание самих себя. Главный трофей этого акта – серьезность.

Надувать щеки воздухом речи, выдувать мыльные пузыри смыслов, соревнуясь, чей пузырь тяжелее.

Переходные формы всегда принимались за вечные.

Наша форма исчерпана.

Современниками жизнь без будущего еще не отрефлексирована.

Толчея продолжается. Она даже набирает обороты. Общение в интернете уже не требует напряжения гортани. Теперь сотрясается не воздух, а ничто.

Может быть, ничто – это просто скорлупа, сквозь которую новая форма проклюнется в нечто.

Ко-ко-ко

нец

авг. 2010

ТАЙНЫЙ ЗНАК

Еще не было ни одного дня, чтобы я не вспомнил Лену Шварц.

Я все жду от нее какого-то тайного знака, ибо твердо убежден, что она где-то рядом.

Иногда говорю с ней. Непроизвольно.

Забыть ее невозможно.

В ней трепетала вечность.

БАБОЧКА

Через сколько-то дней после похорон, идя по Шиманского, я увидел выпорхнувшую из кустов бабочку. Она кружилась вокруг меня. Была еще ранняя весна. Первый теплый день. И вдруг эта бабочка, словно сошедшая с автографа Лены. Я стоял пораженный. А бабочка кружилась и кружилась, как в том давнем сне с татуировкой. «Кто смог так дивно проколоть ночное зренье». Вот и дневное прокололи…

БОМБОУБЕЖИЩЕ

Смерть – это что-то вроде бомбоубежища, где можно переждать жизнь до Страшного суда. Сидящие в нем прислушиваются к шуму, по нему они пытаются догадаться о происходящем «там». Все ждут трубного гласа: конца воздушной тревоги.

ПО ВОЛЕ ВОЛН

Трагедия, драма исконно присущи человеку. Парадиз сложно представить именно в силу отсутствия конфликта. О чем была бы Библия без проглоченного яблока?

Здесь уместно только представление о глубочайшей (вечной!) медитации, когда как в калейдоскопе раскрываются все новые и новые узоры Творения. Им нет конца. «Плыви мой челн по воле волн».

СОБАКА ВЕРА

Никакого вопроса о вере нет. Вера такая же составляющая нас, как и вода. Парадоксальные верующие – это неверующие, потому что им приходится верить в то, что они не верят. Остальные верят так же, как дышат. Это естественное проявление бытия. Оттого мне нравится собака Вера у Введенского в «Елке у Ивановых». Лучше не скажешь: собака Вера.

МЕЧТЫ

Неужели я влип в очередную книгу моей бессюжетной авантюрной прозы. Мне-то они интересны, потому что я переживаю их как приключение. Очередное ментальное путешествие. Я первопроходец «я». Неужели доберусь до «ты»?

Мечты, мечты…

ЭТО ЧТО-ТО

Впереди ничего нет. Позади ничего нет. Но как увлекательно это ничего! Эти колебания неизвестного. Эти вибрации ничто.

Это что-то!

ТИХО СИДИ

Чем напряженнее внутренняя жизнь, тем внешняя скучней. Ради того чтобы слышать, приходится оказываться от разговоров, от роскоши-пошлости человеческого общения. От этого ритуального повторения выхолощенных формул, тупых эмоций и прочая, прочая, прочая.

Тихо сиди, уголовничек.

СЮР-РЕНЬ

Еще помню, как Кудряков пришел ко мне ночью, с огромным букетом сирени, которую наломал у меня же во дворе. А я думал, что там в полночь закопошился бульдозер. Он пришел пьяный.

Дело было серьезное. Брата Колю (А. Ника) хотели посадить в дурку, потому что приезжал в Питер Никсон.

Это называлось книксен. Многих в дурку посадили на всякий случай. Я должен был пойти к Коле домой и забрать паспорт. Брат скрывался по мастерским. Об этом поручении нельзя было говорить по телефону. Вот Кудряков и приперся с букетом сюр-рени.

РОДНЯ

Мое преступление состоит в том, что плохо вижу. Поэтому то, что всем ясно, для меня туманно. Я не доверяю ясности, солидаризуясь с поэтом.

Туман мне роднее.

ЭТО СТИХИ

Слалом на кончике мысли. Летишь, сломя голову. Остановиться нельзя – разобьешься. Остается только лететь в пропасть за доном Хуаном.

Ветер свистит в ушах.

Это стихи.

КАРТИНКИ-ПРИЗРАКИ

1

Был знакомый. У него был «Запорожец». Горбатый, как сказал потом Высоцкий. Один раз он хотел подвезти меня на нем, не успели проехать несколько кварталов, машина заглохла. Я подарил картинку. Большую (тушь, ватман).

Потом этот знакомый вернул моему приятелю Гоше книгу в белой обертке. Это был «Петербург» Андрея Белого, чуть ли не первое издание. Тогда книги берегли. Спустя годы приятель снял обертку и обомлел. Это была моя картинка с вырезанными уголками и загнутыми краями. Он вернул ее мне.