Отряд под землей и под облаками - [48]

Тонин пинцетом брал буквы и выстраивал их в ровные строчки. Ерко подливал на подушечку густые чернила, равномерно размазывал их и втирал. Павлек сгибал листы бумаги и разрезал их острым ножом на четвертушки.

Они отпечатали новый текст:

Не будет нас фашист топтать

и угнетать кроваво;

наш народ будет здесь хозяином,

наш язык и наше право!

Стихи принадлежали Грегорчичу. Только вместо слова «чужеземец» Ерко поставил «фашист». Так звучало сильнее.

Дощечку со стихами Тонин прижимал то к подушечке, то к чистым листам бумаги. Павлек помогал ему, укладывал отпечатанные листовки в стопку. Дело спорилось. В комнате стояла тишина, словно в ней никого не было.

Ерко тут же рисовал большие плакаты с горячим призывом ко всем приморским словенцам восстать и освободиться от чужеземного ярма. К этой мысли «черные братья» пришли на первой встрече в блиндаже. Часть листовок не выполняла своего назначения: они были слишком маленькими и не всегда привлекали к себе внимание прохожих. Большие плакаты, раскрашенные в цвета словенского знамени и вывешенные на окраине города и в окрестных селах, бросятся в глаза всем.

Юные подпольщики с удовлетворением вспоминали о флаге, который они прикрепили на верхушке самого высокого платана в центре города. Об этом случае говорил весь город. Люди целое утро не спускали с него глаз, пока не приехали пожарники с большой лестницей и не сняли его с дерева. После этого возле платана постоянно дежурили двое полицейских.

Вспоминая об этом, Ерко улыбался, рисуя синие и красные полосы словенского флага. Голову его сверлила новая идея, не дававшая ему покоя.

— Нужно достать бомбы, — сказал он словно бы про себя, но так, что Павлек и Тонин услышали и посмотрели на него.

Бомбы? Никогда еще их мысли не были столь дерзновенны и не заходили так далеко. Павлек страшно завидовал Тонину, что у него есть старинный револьвер. Хоть и без патронов, он казался ему смертоносным оружием. А Ерко вспоминал итальянских заговорщиков, про которых недавно читал. Те то и дело бросали бомбы, австрияки взлетали на воздух.

— Где ты возьмешь бомбы? — спросил Тонин.

— В том-то и дело. Хоть бы динамиту раздобыть!

— Где ж его раздобудешь? Патроны для револьвера и те не достать.

— С твоим бульдогом много не сделаешь, — презрительно отозвался Ерко.

Шлеп, шлеп! — на подушку, на бумагу. Тонин долго печатал молча. Его задело презрение Ерко к его оружию.

— Погнались бы за нами, я бы пальнул, они бы напугались, а мы бы тем временем удрали, — наконец сказал он.

Павлек ушел в свои мысли, мучившие его уже несколько дней.

— У нашего работника есть такой же револьвер. И патроны, наверное, тоже.

Руки Тонина замерли. Ему стало жарко.

— Притащи!

Павлек попал в трудное положение. Обещать медведя, когда он еще в берлоге, нельзя. И отказать неудобно. Тем более, что у него были собственные планы на этот счет.

— Не даст он.

— А ты сам возьми!

Павлек про себя уже перебрал все пути, которыми он мог бы добраться до патронов. Йо́хан, работник отца, обычно прятал револьвер; он показал его лишь один раз, когда был сильно пьян. Кто знает, где он его держит? Да и знай он об этом, он не стал бы воровать — противно! Может, просто попросить? Ведь они как-никак приятели.

— Принесу, — сказал он. — Думаю, что смогу, — добавил он неуверенно.

— Ты когда домой поедешь?

— Завтра. В понедельник вернусь.

Ерко поднял голову.

— Бочонка увидишь, — сказал он.

Бочонком ребята прозвали Паппагалло. Павлек с удовольствием рассказывал ребятам, как ловко он вырвался из его когтей. Над Нейче он смеялся: тот, мол, помертвел от страха. На самом деле, когда они уже отошли далеко от кондитерской, их обоих трясла дрожь. Павлек гордился своей находчивостью, и его злили поддразнивания товарищей, что у него в полиции завелся свояк. Слова, сказанные ему Паппагалло на ухо — а он не утаил их от друзей, — не выходили у него из головы.

— Что ему от меня надо? — спрашивал он.

— Не догадываешься? — говорил Ерко. — Он доносчика хочет из тебя сделать.

— Кого?

— Доносчика, — повторил Ерко и повел носом, как мышь, выглянувшая из норки. — У него нос короток, чтоб нас унюхать, вот он и хочет удлинить его с помощью твоего.

Павлек представил себя придатком инспекторова носа и расхохотался.

7

В понедельник запыхавшийся Павлек в последнюю минуту влетел в класс и плюхнулся на скамью. Вслед за ним вошел учитель, повесил географическую карту и начал вызывать учеников.

— Принес? — тихо спросил Тонин.

— Ага.

— Покажи.

Павлек сунул руку на самое дно кармана, вытащил патрон и положил его на ладонь Тонину.

Тонин принялся внимательно разглядывать его под партой. Лицо его расплылось в широкой улыбке. Он вытащил из кармана револьвер, с которым никогда не расставался, хотя он часто мешал ему и заставлял быть всегда настороже. Тонин повернулся к Павлеку, чтоб другие не видели, и сунул патрон в барабан. Тот легко встал на место. Мальчик от радости цокнул языком.

— Смотри, как бы не выстрелил, — шепнул Павлек, скосив глаза на его руки.

— Вот дурень!

— Дай мне, — невольно вырвались у Павлека слова, которые давно уже были у него и в мыслях и на сердце, но которые до тех пор он не решался произнести.