Отрочество 2 - [12]
– Кхе! Кхм! – бумага подрагивает в руке, – В распространении ругательных писем, бумаг или изображений, оскорбляющих правительство и чиновников.
Зачитав обвинительный приговор, обвинитель сел.
– Редкая гнида, – чуть повернувшись ко мне на деревянной скамье, шепчет Иосиф Филиппович, – большой поклонник Фукса и Дейера[ii], как собственно и сам судья.
Киваю, и начинаю нервно напрягать и ослаблять пальцы ног в тесноватых прошлогодних полуботинках. Стараюсь сохранять хотя бы внешнее спокойствие, што даётся мне ой как нелегко!
Опрос свидетелей, каких-то невнятных, и в большинстве своём незнакомых мне личностей. Конкретики нет, лишь поток грязи и домыслов ради создания нужного обо мне настроя у присяжных.
– … так ето, – оглядываясь на судейских и старательно не глядя в мою сторону, рассказывал очередной свидетель, прижав картуз к груди, – ето Конёк, ево на Хитровке все знають! Опасный, стал быть, чилавек, господин… етот… барин ево правильно назвал. Сициялист как есть! Они так все сициялисты, до единого! Сициялисты и мазурики, так вот.
– Протестую! – встал адвокат, – Мы не услышали ничего по предъявленным обвинениям!
– Протест отклонён! – и свидетель продолжил своё путанный рассказ, кося глазами в сторону одобрительно кивающего представителя обвинения.
– Мажут, – сев, коротко сказал Иосиф Филиппович, настроенный весьма боевито и ничуточки не разочарованный.
– Ложечки нашлись, а осадок остался?
– Вроде тово, – усмехнулся старик, откинувшись назад с видом человека, сидящего в кабинете ресторана после хорошево обеда.
– Адвокату есть что сказать? – пожевав дряблыми губами, поинтересовался судья, выслушав свидетельские бредни с самым благосклонным видом, и подавшись вперёд так, будто говоря «- Ну-ка попробуй! Скажи!»
Иосиф Филиппович, нимало не смущённый столь открытым давлением, встал.
– Фарс!
… и сел назад.
«– Лучше тысячи слов!»
Судья застучал молотком, напоминая о неуважении к суду, апоплексически ярясь и тряся отвислыми щеками.
– Если бы Герард Давид[iii] присутствовал на этом суде, – громко сказал Иосиф Филиппович, – он бы написал не диптих, а триптих.
Судья побагровел ещё больше, застучав молотком. Присяжные зашептались, послышались нервные смешки на галерке.
Обвинитель дёрнул щекой, и…
– … своими глазами видел, вот те крест! – новый свидетель, пожилой мещанин, истово перекрестился, а потом с ненавистью глянул в мою сторону, сощурившись близоруко, – На дерево облизьяной, а потом раз! И патрет! На шибенице! Я тогда не понял, а потом мне пояснили, што сие не демон на трупах пляшет, а сам Государь в таковом обличьи. У, злыдень!
Он погрозил в мою сторону сухоньким кулачком.
– Свидетель несколько горячится, – перехватил инициативу прокурор, – но я могу легко понять верноподданного, столкнувшегося с чудовищным… не побоюсь этого слова – вопиющим случаем! Случаем, от которого любой нормальный человек, не думая долго, закатает рукава, и возьмёт подвернувшуюся под руку сучковатую дубину[iv], дабы гвоздить супостата без всяких дуэльных правил!
– И Отечественную войну сюда приплёл? – сощурился адвокат, с самым благодушным видом взирающий на Демосфена от прокуратуры.
– Он, кажется, близорук, – прошептал я адвокату.
– Да?! Ещё интересней…
– Благодарю уважаемого обвинителя за прекрасное знание отечественной истории, – с нотками снисходительности сказал Иосиф Филиппович, получив слово, – приятно, право же, знать, што современная молодёжь получила хорошее образование.
Пятидесятилетний представитель «молодёжи» усмехнулся кривовато, но смолчал, не вступая в полемику.
– Скажите пожалуйста, – ничуть не смущённый, Иосиф Филиппович обратился к свидетелю, – значит, вы сначала думали, што на сей картине изображён демон? Замечательно… могу я попросить внести наконец вещественное… хм, доказательство в зал суда?
Небольшая заминка, и продукт моево творчества внесли в зал на всеобщее обозрение. Присяжные зашушукались, среди публики послышались смешки.
– Художественная ценность… – присяжный поверенный пожевал губами, – не могу судить, но если пришлось растолковывать свидетелю, што на ней именно Государь… Я к слову, не вижу никакого Государя на этом… хм, холсте.
– Обезьяна, – с наслаждением проговорил он, – коронованная обезьяна, танцующая на трупах. Впрочем…
Иосиф Филиппович с сомнением оглядел сторону обвинения, и пожал плечами красноречивым видом.
– Проявите уважение к суду! – весьма не к месту застучал молотком судья. Адвокат, не оспаривая эти слова, ещё раз осмотрел парсуну Николая Второго… по утверждению обвинения…
Кошусь в сторону опекуна, тут же закивавшево мне, и киваю ответно. Держусь, дядя Гиляй! Держусь!
– Н-да… Представьте, – продолжил Иосиф Филиппович, – что я нарисую… допустим, осла[v]. Или обезьяну. И кто здесь оскорбляет Государя? Я? Или может быть, прокурор, ухитрившись увидеть царственные черты на этом… хм, полотне.
– Вы считаете Государя ослом или обезьяной?! – тон адвоката резко переменился, и такой в нём был яростный напор, што прокурор отшатнулся и…
– Обезьяной?! – смена ролей резко ударила по чиновнику, и пока он, задыхаясь, подбирал слова, Иосиф Филиппович продолжил с экспрессией.
Жизнь не балует Егора, и приключений у героя больше, чем хотелось бы, подчас очень невесёлых. Удары судьбы, способные искалечить жизнь, лишь закаляют его, выковывая из резкого уличного мальчишки - гражданина. ПЫ. СЫ. Ещё раз повторяю, хруста булок НЕ будет. Балы, красавицы, меценатство и Лучшие Люди России если и будут упоминаться, то чаще всего - с позиции ГГ, заведомо пристрастной. ПЫ. ПЫ. СЫ. Будет Одесса и не только она, приключалово и политика, р-романтика и учёба, работа и всё-всё-всё.
Падают Титаны, обращаясь в прах, меняются части Великого Механизма, и ведущие роли начинают играть совсем другие народы и Идеи. Русским Кантонам предстоит выдержать важнейший экзамен, в котором будет решаться – станет ли территория полноценным государством. Враги говорят, что Кантоны скроены на живую нитку и не выдержат испытания, а лидеры новорожденного государства молчат, но планы у них… … Наполеоновские!
Приключения на суше и на море, в Африке и везде, где только понадобится ГГ и автору!
Жизнь продолжается, яркая и удивительная, полная новых впечатлений и приключений, от которых иногда подрагивают коленки и снятся кошмары. Но ГГ не вчерашний мальчишка-сирота, а закалённый уличный боец, встречающий опасные сюрпризы холодным прищуром синих глаз, уклоном… и левой боковой в челюсть! Осознание прошлого и тяжёлый опыт, неизбежный после жизни в трущобах, смешались воедино, и теперь в душе Егора причудливо переплелись идеализм из прошлой жизни и цинизм из настоящей. Гремучая смесь, заставляющая ГГ совершать ПОСТУПКИ. Спокойной жизни не будет… да не очень-то и хотелось!
Если характер вдруг резко меняется — это обычно не к добру. Но чтоб настолько! Перемены приводят Настю не куда-нибудь, а в чужую вселенную, где есть непривычные боги и маги, и более привычные ненависть и надежда… А как же наш мир? Кажется, что в отличие от того, параллельного, он начисто лишён магии. Но если очень-очень хорошо поискать?
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.
Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?
Сергей Королев. Автобиография. По окончании школы в 1997 году поступил в Литературный институт на дневное отделение. Но, как это часто бывает с людьми, не доросшими до ситуации и окружения, в которых им выпало очутиться, в то время я больше валял дурака, нежели учился. В результате армия встретила меня с распростёртыми объятиями. После армии я вернулся в свой город, некоторое время работал на лесозаготовках: там платили хоть что-то, и выбирать особенно не приходилось. В 2000 году я снова поступил в Литературный институт, уже на заочное отделение, семинар Галины Ивановны Седых - где и пребываю до сего дня.
Я родился двадцать пять лет назад в маленьком городке Бабаево, что в Вологодской области, как говорится, в рабочей семье: отец и мать работали токарями на заводе. Дальше всё как обычно: пошёл в обыкновенную школу, учился неровно, любимыми предметами были литература, русский язык, история – а также физкультура и автодело; точные науки до сих пор остаются для меня тёмным лесом. Всегда любил читать, - впрочем, в этом я не переменился со школьных лет. Когда мне было одиннадцать, написал своё первое стихотворение; толчком к творчеству была обыкновенная лень: нам задали сочинение о природе или, на выбор, восемь стихотворных строк на ту же тему.
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.
Мальчишка-сирота видит яркие сны о другой, более счастливой и сытной жизни. Жизни, где он большой и сильный, а вокруг дива-дивные! Арапы чернющие, девки в срамных одёжках, чужеземные диковинные города и самобеглые повозки. Но наступает пора просыпаться… и снова перед глазами привычная реальность. Село в Костромской губернии конца XIX века, обыденная крестьянская жизнь. Только вот не вписывается мальчишка-сирота в эту серую обыденность. А внутри сидит кто-то взрослый и умный. Другой.