Отрицание ночи - [42]

Когда я интервьюировала Виолетту – у нее дома, у меня и снова у нее, записывая разговор на компьютер в формате MP3, каждый раз, когда мы касались смерти Мило и вспоминали о том, что Виолетту не предупредили из нежелания портить ей каникулы в Дроме, она на несколько минут выбегала из комнаты. Пока Виолетта отсутствовала, я на каждой записи, обращаясь к самой себе, произносила одну и ту же фразу: «Это какое-то безумие». Когда Виолетта возвращалась в комнату, я выражала свое удивление, я говорила: ну как же, ведь ты имела право разделить с семьей боль утраты. Однако Виолетта до сих пор не считает поведение родителей чем-то сверхъестественным. А ведь Лиана и Жорж рассказали Виолетте все лишь спустя неделю после смерти Мило. За это время Варфоломей успел опознать тело в Институте судебной медицины, и Мило похоронили в Л. рядом с Антоненом и Жан-Марком. Виолетта вернулась домой только к мессе, которую служили в Пьермонте. После нее Жорж и Лиана устроили небольшое застолье для друзей, соседей и родственников. В тот день страдание и боль Жоржа вылились в ненависть ко всем окружающим.

Слушая запись разговора с Виолеттой, я вновь и вновь чувствую, как болезненно она отреагировала на смерть Мило. Ее голос буквально искажается, когда она упоминает об отъезде из Пьермонта, о том, как Лиана и сестры забирали с собой дорогие сердцу предметы, связанные с умершими братьями: небольшую картонную коробку Антонена, школьную тетрадь, меню, которое он составил на праздник матерей; блокнот Жан-Марка, медаль за соревнования по плаванию, деревянный скаутский крест; льготный транспортный билет Мило, зажигалку, записную книжку, в которой он за несколько часов до самоубийства написал…

– Что он написал?

Виолетта рыдает.

Сдавленным голосом я предлагаю ей взять платок. В течение нескольких секунд ни я, ни Виолетта не способны проронить ни слова, наконец я пытаюсь вновь обрести потерянное равновесие и старательно выговариваю: «Так что же он написал?» Я не плачу. Я хочу знать. Я садистка, вампир, жадный до подробностей, я присыпаю раны солью, я наслаждаюсь запахом смерти, я роюсь в чужом грязном белье, захожу все дальше и дальше – вот о чем я думаю в момент интервью, вот о чем я думаю до сих пор, включая запись.

Виолетта громко сморкается и завершает фразу:

– Он написал: «Я прошу у вас прощения, я никогда не хотел жить».

В комнате вновь воцаряется тишина. Минуты на две-три. Невыносимый груз ложится на мои плечи, и вдруг, внезапно мы с Виолеттой начинаем хохотать. Мы держимся за животы, умираем от смеха. Подавившись смехом, я шепчу: «Черт возьми»…

Виолетта смеется еще звонче, признается, что еле заставила себя прийти ко мне (это наша вторая встреча), что ей страшно не хотелось, она не понимала, зачем идет, наконец – убедила себя.

Виолетта спрашивает у меня, отдаю ли я себе отчет в том, какой переполох я спровоцировала в семье. Ведь братья и сестры Люсиль теперь места себе не находят, постоянно говорят о самоубийствах, делятся мыслями и воспоминаниями, подробностями о судьбах живых и мертвых. Виолетта произносит слова, которые вызывают у меня улыбку: «Знаешь, ты их здорово расшевелила».

Позже во время беседы, которую я слушаю снова и снова, дабы удержать в памяти каждую деталь, не упустить из виду ни одной мелочи, вверенных мне, как бесценный дар, Виолетта говорит, что ей не терпится прочесть книгу. Она хочет узнать мою Люсиль:

– Ведь это она сделала тебя такой, какая ты есть. Она дала вам с Манон эту жизнь. На некоторых фотографиях Люсиль рядом с вами просто светится.

Я пытаюсь объяснить Виолетте, что еще не начала писать и понятия не имею, как все сложится, как мне удастся представить Люсиль с двух точек зрения, передать ее свет и мрак одновременно. Мой голос искажается, напряжение слишком сильное.

Внезапно мой вечно бодрствующий компьютер торжественным женским голосом объявляет (кажется, в третий раз за день):

– ВИРУСНАЯ БАЗА ОБНОВЛЕНА.

Виолетта лукаво на меня смотрит:– Ну что? Теперь ты довольна?

В Банье Люсиль подарила мне книгу «В ожидании Годо» – потому что Манон называла меня Диди, а я ее – Гого. Диди и Гого – так зовут персонажей пьесы Самюэля Беккета, скитальцев, которые ждут, словно мессию, некоего третьего чудака, который не придет никогда. Я прочитала книгу в двенадцать лет и, конечно, поняла не все, но у меня возник вопрос: чего мы ждем, я и Манон, какого спасителя, какого волшебника, какого героя, способного вырвать нас из водоворота тьмы, в котором захлебывается Люсиль, и вернуть в те времена, когда боль еще не правила нашей семьей и ужас Люсиль еще не прорывался наружу? Видимо, мы ждали, что мама начнет цепляться за жизнь. Мужчина, с которым она тогда встречалась, по-моему, не приносил ей ни радости, ни счастья, напротив – увлекал в бездну. Его звали Робер, он глупо шутил, смеялся над своими глупыми шутками, ходил на носочках, принимал наркотики и не замечал накатывающей на маму дьявольской лавины.

Он вообще ничего не замечал.

Люсиль курила все больше, а когда сигареты заканчивались, добавляла травку в пирожные или жевала просто так, подобно варвару.