Отрицание цивилизации: каннибализм, инцест, детоубийство, тоталитаризм - [84]

Точно так же ребенок вначале не отделяет «я» от «не я», потом он начинает понимать нетождественность «мы» и «не мы». Если он вырастает в неблагоприятных эмоциональных условиях, «не я» и «не мы» навсегда могут запечатлеться в его психике как нечто неизменно чуждое и враждебное, от которого необходимо защищаться, лучше всего — нападая. Я говорю об этом не только потому, чтобы отметить во многом совпадение путей развития отдельного человека и человечества (эта мысль не нова), но и потому, что значительную часть ярых приверженцев фашизма и большевизма составили те, кто с детства делит всех окружающих четко и бескомпромиссно на «наших» и «не наших».

Именно к людям с черно-белым видением мира обращены исполненные глубокой ненависти слова Гитлера: «Будущее движения больше всего зависит от фанатизма и нетерпимости, с какими сторонники его выступают на защиту своего учения, решительно борясь против всех тех, кто конкурирует с данным учением… Движение должно воспитывать своих членов так, чтобы борьба не казалась им чем-то тягостным, а чтобы они сами рвались навстречу борьбе. Они не должны бояться вражды со стороны противника. Напротив, эту вражду они должны рассматривать как первое доказательство того, что собственное движение имеет право на существование. Не страшиться ненависти со стороны противника должны мы, а стремиться к тому, чтобы он как можно глубже ненавидел нас за нашу работу на пользу нашей нации». («Моя борьба»).

Итак, глухая стена перед всеми, кто стоит по другую сторону, только борьба с ними до полного уничтожения, никакого сближения и никаких уступок, как это принято в цивилизованном обществе, и фанатизм, ненависть, нетерпимость… То отношение к окружающему, которое звучит в приведенных словах Гитлера, можно назвать чувством преследования, которое Э. Канетти относил к числу наиболее бросающихся в глаза черт жизни массы. Он писал, что имеется в виду особая возбудимость, гневная раздражительность по отношению к тем, кто раз и навсегда объявлен врагом. Эти люди могут вести себя как угодно, быть грубыми или предупредительными, участливыми или холодными, жесткими или мягкими — все воспринимается как проявление безусловно дурных намерений, недобрых замыслов против массы, заведомое стремление откровенно или исподтишка ее разрушить[63].

Всем известны грандиозные митинги и демонстрации германских и итальянских фашистов, советских, китайских, кубинских коммунистов, коммунистов других стран, где они правили. Эти массовые мероприятия были призваны сплотить людей вокруг режима и его идолов, еще больше подчинить их и продемонстрировать единство, вселить в них иллюзию, что они являются вершителями своей судьбы и что без них не движется история, без них, доселе подавленных и презираемых, мучающихся своей неполноценностью, своей вековечной судьбой людей второго сорта. Не в меньшей степени огромные сборища имели своей целью устрашить врагов, показать свою мощь и несокрушимость. Именно поэтому такие мероприятия всегда сопровождались военными парадами с показом самой современной техники. Однако красно-коричневые движения, возможно, сами того не ведая, лишь повторяли то, что уже делалось много веков назад. В доказательство приведу из книги Э. Канетти «Масса и власть» описание танца хака новозеландского племени маори, датированное первой третью прошлого века.

«Маори стали в длинный ряд по четыре человека. Танец, называемый «хака», должен внушить страх и ужас каждому, кто видел его впервые. Все племя, мужчины и женщины, свободные и рабы, стояли вперемешку, независимо от занимаемого ими положения. Мужчины были совершенно нагие, если не считать патронташей, опоясывающих их. Все были вооружены ружьями и штыками, прикрепленными к концам копий и к палкам. Молодые женщины с обнаженной грудью, включая жен вождя, также принимали участие в танце. Такт пения, сопровождавшего танец, выдерживался весьма строго. Подвижность этих людей была поразительна. Вдруг все они высоко подпрыгивали, отрываясь от земли одновременно, как будто ими двигала одна воля. В тот же миг они взмахивали своим оружием и изображали на лице гримасу. Со своими длинными волосами, которые у них обычны как для мужчин, так и для женщин, они были подобны войску горгон. Опускаясь, все издавали громкий стук о землю ногами одновременно. Этот прыжок в воздух повторялся часто и во все более быстром темпе.

Черты их были искажены так, как только возможно для мускулов человеческого лица, и всякую новую гримасу в точности повторяли все участники. Стоило одному сурово, как будто винтом, стянуть лицо, все тотчас ему подражали. Они так вращали глазами, что порой виден был только белок и казалось, что в следующий миг они выскочат из орбит. Все одновременно высовывали длинные-предлинные языки, как этого никогда бы не смог сделать ни один европеец; для этого нужно долго, чуть ли не с детства, упражняться. Их лица представляли зрелище ужасающее, и облегчением было отвести от них взгляд. Каждая часть их тела жила отдельной жизнью. Шум их пения был оглушителен, в танце участвовало 350 человек. Можно себе представить, какое воздействие производил этот танец в военные времена, как он возбуждал храбрость и как усиливал враждебность сторон друг к другу».