Отрезанный - [60]

«Что она хотела этим сказать? – принялся размышлять Пауль. – Пыталась дать понять, что у Мартинека есть сообщник? Тот, кто во время записи стоял рядом с ним и наблюдал за тем, как мешок с трупом медленно соскальзывает с тачки, а потом с тихим всплеском исчезает в свежевырубленной проруби?»

– Нет! – закричал Херцфельд, увидев на экране, как мешок погрузился в темную глубину озера.

– Я сделал только то, что вы хотели! – обиженно прокричал Ингольф, стоявший в десятках метров от причала и ошибочно принявший восклицание профессора на свой счет.

Фон Аппен добрался до креста, и теперь уже ничто не могло его спасти.

– Не двигайся! – вновь закричал Херцфельд. – Ты слишком близко стоишь к проруби!

Он положил монитор на доски пирса и хотел подбежать к Ингольфу поближе, чтобы еще раз предупредить его об опасности. Но не успел!

– Что я делаю? – не расслышав, переспросил практикант. Внезапно раздался такой сильный треск, как будто охотник на другом берегу выстрелил из винтовки, а затем фон Аппен провалился под лед и исчез в воде так же быстро, как мешок с трупом на видеозаписи.

Глава 33

Несмотря на почти арктическую температуру, ледяной покров на озере оказался еще недостаточно прочным, что, по-видимому, объяснялось теплыми течениями, о которых однажды с восторгом рассказал Паулю Мартинек. Другого объяснения тому, что лед проломился под относительно небольшим весом Ингольфа, Херцфельд не находил. Шла одна мучительная секунда за другой, а практикант все не выныривал.

– Помогите! – закричал Херцфельд, осторожно подползая на четвереньках к образовавшейся полынье с острыми краями.

Берега озера казались безлюдными, и не было видно никого, кто мог бы прийти на помощь. Тем не менее Пауль не оставлял попыток привлечь к себе внимание и стал нащупывать свой телефон.

«Черт, я оставил его в сарае!» – мысленно выругался профессор.

Он стал лихорадочно размышлять о том, сколько понадобится ему времени, чтобы вернуться по сходням в лодочный сарай и поискать там предметы, которые могли бы пригодиться ему при проведении спасательных работ: веревку, весло или лестницу, которую можно было положить на лед, чтобы лучше распределить свой вес и не провалиться самому.

Однако он отбросил эти мысли. Ведь ему, как медику, было хорошо известно, что при погружении в ледяную воду у человека сразу же срабатывает дыхательный рефлекс, который уже сам по себе может привести к смерти от удушья из-за спазма голосовых связок. Ингольф, без сомнения, выражаясь медицинским языком, подвергся «холодовому шоку», и с каждой секундой двигать мышцами ему становилось все труднее. В то же время, если ему все же удалось бы самостоятельно вынырнуть на поверхность, то при отсутствии людей поблизости он испытал бы психологический стресс, который окончательно добил бы его. Херцфельд и сам с трудом заставлял себя не поддаваться панике.

Профессор посчитал, что при продвижении вперед он сможет удержаться на поверхности, лишь широко распластав руки и прижимая их ко льду. К тому же холод приглушал боль в его опухших пальцах. Он под острым углом к пристани прополз несколько метров к тому месту, где видел Ингольфа в последний раз.

– Ингольф! – несколько раз прокричал Херцфельд, боясь посмотреть вниз в страхе, что там, подо льдом, каждую секунду может появиться лицо его спутника.

Хорошо еще, что хоть этот страх оказался беспричинным, поскольку внезапно послышались громкие шлепки. Ингольф вынырнул на поверхность и начал грести руками, жадно хватая ртом воздух.

– Эй, я здесь! Сзади тебя! – закричал профессор.

Но практикант его не слышал. В своих беспомощных попытках спастись самостоятельно он все делал неправильно, допуская одну ошибку за другой. Он только зря растрачивал силы, стараясь выбраться на лед с той стороны полыньи, которая была обращена к берегу. Лишив себя зрительного контакта с Херцфельдом, фон Аппен, вместо того чтобы попытаться выползти на лед животом или спиной, стал делать попытки опереться на лед, как на край плавательного бассейна. Однако это ему, естественно, не удавалось – лед, на который он нажимал, ломался, вызывая лишь расширение полыньи. Сам же профессор дотянуться до своего практиканта не мог, а тот, в свою очередь, протянутой ему руки не видел.

– Ингольф, подожди! – изо всех сил кричал Херцфельд, одновременно слыша треск льда.

Мысленно Пауль молил Бога в надежде на то, что тот поможет ему более правильно распределить свой вес, чтобы не провалиться под лед, как Ингольф. Он полз вперед по-пластунски не хуже бывалого солдата, постепенно приближаясь к тому краю полыньи, где барахтался практикант.

– Успокойся и постарайся не делать лишних движений! На этот раз Пауль подполз уже так близко, что Ингольф услышал его. Он обернулся, однако бесполезных попыток выкарабкаться на неровный край полыньи не оставил. Вместе с тем со стороны казалось, что даже малейшее движение давалось ему с большим трудом.

Херцфельд посмотрел на лицо практиканта и увидел первые признаки надвигавшейся смерти – цвет кожи и губ приобрел почти такую же бледно-голубую окраску, какую имели трупы на его секционном столе. Бывалые судмедэксперты называли подобное явление «кладбищенской розой».