В верховьях Волги стоит небольшой русский город Ржев. Неясно, откуда такое название. То ли от древнего слова «ржавец», что означает болото с ржавой водой, то ли от слова «ржавка» — так наши предки называли железную руду, и не только руду, но и кровь. Рудный — значит кровавый. Ржеву подходит и то и другое; вокруг города много болот, а по линии Вязьма-Ржев проходил первый рубеж обороны Москвы в сорок первом. Здесь полегли не дивизии — армии. Вся земля тут полита кровью. Но сейчас, спустя много лет, город дышит покоем. В начале мая цветут сады, по улицам плывет резкий дурманящий запах черемухи, а тротуары усыпаны белыми лепестками вишен. Над Волгой стоят в ряд купеческие особняки. Все двухэтажные, окна смотрят в воду. По реке тянет баржу буксир. Действительно, купцам очень удобно было подвозить товар, выгружать его на пристань и поднимать на горку. Среди обветшалых особняков с осыпавшейся штукатуркой выделяется ныне один — с мезонином. Дом отреставрирован, фасад выкрашен белой краской, но вход не с реки, а со двора. Дубовые двери покрыты лаком, медные ручки блестят на солнце. По фронтону широкая надпись: «Марина». А чуть ниже другая — «Коммерческий банк». Во Ржеве спроси любого: «Где банк «Марина»?» И тебя возьмут за руку, подведут и скажут: «Вот он. Любуйтесь!»
То же самое будет, если вы спросите: «Как мне найти Константина Буланова?»
Опять же укажут на дом с мезонином. Это не только потому, что во Ржеве всего один частный коммерческий банк и назван он в честь жены Буланова — Марины Петровны, но еще и потому, что Константин Буланов — самая яркая в городе личность. Он, можно сказать, прославил Ржев. Раньше он пел о нем, а теперь его кормит.
Две машины с московскими номерами свернули с федерального шоссе в город. Первым шел джип «Чероки» с закрытыми тонированными стеклами: в салоне работал кондиционер, а за ним белая «Нива». В той и другой машине сидело по четыре человека. Достопримечательности Ржева их не трогали, цветущие сады не останавливали взгляд, как найти банк, они не спрашивали. Въехав во двор, они заблокировали стоящую в углу «девятку» Буланова: белая «Нива» пристроилась сбоку, а большой черный джип встал перед капотом.
Из «Чероки» вылез здоровый детина и оглядел двор — по случаю раннего утра кроме «девятки» там стояла только еще одна пустая «Волга», — потом детина оглядел особняк, вплоть до крыши. Не обнаружив ничего подозрительного, он открыл заднюю дверцу джипа, и появился хозяин: среднего роста мужчина, плотный, в мешковатом сером костюме, черной рубахе и белом галстуке, в руках папка. Мясистое лицо его было рябовато: то ли изъедено прыщами, то ли изрезано бритвой, то ли черти кололи на нем орехи — кто знает? Волосы жидкие, на макушке намечалась лысина. Но движения резкие, быстрые, идет к двери, как танк, дергает за медную ручку распахивая ее настежь — охранник едва успевает забежать в холл вперед батьки. Второй охранник, прежде чем войти в особняк, оборачивается на джип: хорошо ли они заслонили «девятку»? Не видно ли ее из окон? Заслонили хорошо, одна антенна на крыше торчит.
Дверца белой «Нивы» открывается, водитель подсовывает под днище «девятки» замотанный скотчем пакет, и тот прилипает к железу. Потом плоскогубцами перекусывает провод, идущий от антенны, зачищает его и присоединяет провод от пакета. Дверца «Нивы» захлопывается. Второй охранник входит в банк. Все в порядке.
Хозяин протягивает паспорт дежурному милиционеру.
Тот водит пальцем по списку:
— Мокрухтин Федор Степанович. Есть такой. Вы к Буланову? Второй этаж, четвертая дверь налево.
Мокрухтин забирает паспорт и начинает подниматься по лестнице. Охранники — за ним.
— Нет, нет, ждите здесь, — останавливает их милиционер.
Хозяин оборачивается:
— Идите. В машину.
В кабинете навстречу ему поднимается Константин Буланов: румяный, лет сорока пяти, с широкой шкиперской бородой, он приветлив, улыбчив, глаза его сияют. Он тянет Мокрухтину руку:
— Константин Александрович.
— Хведор Степанович, — говорит с придыханием гость.
У Мокрухтина манера: схватить руку и сжать ее так, чтобы у человека пальцы хрустнули. Этакое крепкое мужское рукопожатие, если не знать, что под этим скрывается обыкновенный садизм. Он и женщинам так руку жмет, те аж вскрикивают. А Мокрухтин довольно улыбается. Вот и получается, будто он рад встрече. Но Буланов тоже мужик не промах: он напряг свою руку, и Мокрухтин схватил твердую как деревяшка ладонь. Кто говорил, что может человека узнать по рукопожатию? Кажется, Александр Грин. Грина Мокрухтин точно не читал, а Буланову и Грин был не нужен: перед ним стоял обыкновенный уголовник, но с большими деньгами.
— Прошу садиться, — широко улыбаясь, указал он на кресло перед рабочим столом.
Федор Степанович сел и подтянул брюки так, что открылись аж ноги. Они были обвиты синими змеями. Наколки были и под носками, Буланов не видел, а мы прочтем: «Они устали».
— Устали? — спросил Буланов. — За сколько дошли от Москвы?
— За час.
— Да что вы! Вот это скорость! Я на своей «девятке» так не рискую.
«Рискуешь, — думал Мокрухтин. — Жизнью».
— Так что же вас к нам привело?
