Отрекаясь от русского имени. Украинская химера - [8]
Именно из этого разряда позднейших придумок и пресловутые «три ветви» Русского Народа: «малороссы», «великороссы», «белоруссы», — «народности», не оставившие в исторических источниках никаких следов своей деятельности. Причина весьма банальна: таких этносов никогда не существовало. Названия, от которых были произведены наименования каждой «ветви» — Малая, Великая, Белая Русь — никогда не несли в себе этнического, национального содержания, служа лишь для обозначения территорий, населенных Русским Народом, оказавшимся после татарского нашествия в разных государствах.
«До татарского нашествия ни Великой, ни Малой, ни Белой России не существовало. Ни письменные источники, ни народная память не сохранили о них упоминания. Выражения «Малая» и «Великая» Русь начинают появляться лишь в 14 в., но ни этнографического, ни национального значения не имеют. Зарождаются они не на русской территории, а за ее пределами и долгое время неизвестны были народу. Возникли в Константинополе, откуда управлялась русская церковь, подчиненная константинопольскому патриарху. Пока татары не разрушили киевского государства, вся его территория значилась в Константинополе под словом «Русь» или «Россиа». Назначавшиеся оттуда митрополиты именовались митрополитами «всея Руси» и резиденцией имели Киев, столицу Русского государства». Положение изменилось, когда Русские земли стали захватываться литовцами и поляками. Раньше всех была завоевана Галиция и — в целях отличия ее от остальной Руси, получившей название «Великой», — эту в Константинополе стали именовать «Малой Русью» или «Малой Россией». Затем наступил черед остальных территорий южной Руси стать «малорусскими». «Сам Киев, пока его не захватили литовцы, относился к «великой» Руси, но с 1362 года, будучи взят Ольгердом, великим князем литовским, становится «Малой Русью».[29]
Из византийских документов новые понятия, обозначавшие несколько «Россий», проникли в Русские, польские, литовские. Но знаменательно, что ни первые, ни вторые не знают национальных различий между их населением: везде оно Русское и только так себя самоопределяет. Когда после присоединения Малороссии и Белоруссии царь Алексей Михайлович стал именоваться «всея Великия и Малыя и Белыя России самодержцем» — это как раз и выражало идею объединения всего Русского Народа, проживавшего в землях, некогда принадлежавших древней Руси и получивших после ее распада разные наименования.
Понятие о «трех Россиях» было в ходу долго, вплоть до 1917 года. Но только в 19 в. их стали «населять» тремя разными народностями, причем исключительно в среде образованных людей. Народ же понятия об этом не имел. Утверждение М.Назарова, что употребление этих терминов «естественно и для простого народа» ни на чем не основано. Простые люди, как и во времена Киевской Руси, для своей национальной идентификации использовали один — единственный этноним: Русские. Причем характерно это было для всех Русских, где бы они ни проживали: в Малой, Белой или Великой России.
Другое дело «интеллигенция», в среде которой процветали мертвые книжные схемы и абсурдные исторические теории, подпитываемые революционным прожектерством. «Малороссы» и «великороссы» вышли именно из этой маргинальной среды. Н.И.Ульянов, проследивший в своей статье генезис «великорусской народности», совершенно справедливо отмечает: «великорусы» — порождение умонастроений 19–20 вв.». Указывает он и силы, заинтересованные в распространении этой искусственной, антиисторической терминологии: украинский сепаратизм и либерально-революционное движение: «Обе эти силы дружно начали насаждать в печати 19 века термин «великорус». В учебниках географии появился «тип великоруса» — бородатого, в лаптях, в самодельном армяке и тулупе, а женщины в пестрядинных сарафанах, кокошниках, повойниках». На тех же простонародных типах строилась этнография «малороссов» и «белоруссов». Внимание акцентировалось прежде всего на различиях в быте, обычаях, областных диалектах. И этими областными различиями доказывалось наличие… нескольких народностей, пресловутых «трех ветвей»! Привлекало не то, что объединяло, а то, что разъединяло.
Примечательно, что вновь изобретенная терминология применялась совершенно произвольно, без какой-либо логики и смысла. Легко накладываясь на отдаленное прошлое, где можно было по собственному усмотрению манипулировать понятиями и фактами, она выглядела совершенно абсурдно применительно к настоящему, и потому ее изобретатели так и не решились наклеить ярлыки «малоросса» или «великоросса» на кого-либо из своих выдающихся современников. «Ни Тургенев, ни Чайковский, ни один из деятелей русской культуры или государственности не подводились под рубрику «великорус». Даже олонецкий мужик Клюев и рязанский мужик Есенин, в отличие от прочих рязанских и олонецких «великорусов», значились «русскими». Трудно поэтому понять, почему хороводные пляски, «Трепак», «Барыня», «Камаринская» суть «великорусские» танцы, а балет «Лебединое озеро» — образец «русского» искусства? «Великорусскими» называются и крестьянские песни, тогда как оперы Даргомыжского, Глинки, Мусоргского, Римского-Корсакова, даже при наличии в них народных мотивов, — «русскими». Да и всей русской музыке, ставшей величайшим мировым явлением, никто не пытался дать великорусское имя. Так же с литературой… Русскую литературу знает весь мир, но никто не знает литературы великорусской… Не слышно было, чтобы «Евгения Онегина» или «Мертвые души» называли произведениями великорусской литературы».
