Отречение от благоразумья - [15]

— Он хочет меня убить, — повторил молодой человек, тщетно стараясь привести в порядок порванные кружева на рубашке и расшитом золотом, вызывающе ярком камзоле. — Он сумасшедший, святые отцы, честное слово, сумасшедший! Его недавно выпустили из приюта скорбящих на голову, а зря — там ему самое место!

— Заткнись, кобелиное отродье — рыкнул итальянец, но мигом прикусил язык и уже почти спокойно представился: — Луиджи Маласпина, кардинал этого многострадального города, к вашим услугам. Покорнейшее прошу вашего прощения, святые отцы, за то, что вам невольно пришлось стать свидетелями столь безобразной сцены, но кое-кто здесь иногда нуждается в хорошей трепке!

— А вы кто? — рявкнул громоносный отец Мюллер и повернулся к переминавшему с ноги на ногу молодому человеку.

— Станислав фон Штекельберг, секретарь при его светлости имперском наместнике Мартинице, — назвался тот, и я подумал, что от судьбы не уйдешь: вот перед нами человек, которого так рьяно обвинял во всех грехах злополучный Краузер. Однако мне по-прежнему казалось, что самые страшные преступления этого потрепанного красавчика — участие в пьяных дебошах и наставление рогов неосторожным мужьям. — И если вам угодно видеть господина посла делла Мирандолу, святые отцы, то его здесь нет. Его вообще нету в Праге, он вернется завтра или дня через три. Все городские головы сейчас в совете, кроме этого, — он выразительно ткнул пальцем в кардинала. — Его туда не пускают, вдруг еще блеять начнет, опозорит высокое собрание... Ай! Спасите!

Давненько же я не принимал участия в растаскивании драк. Нам с отцом Фернандо выпало держать Штекельберга, вопившего, что его убили и незаслуженная гибель во цвете лет требует отмщения, а здоровенному Лабрайду и престарелому Мак-Даффу — Маласпину, размахивавшего хлыстом и громогласно требовавшего, чтобы ему дали спустить шкуру с «этого мерзавца». Страсти кипели, пока не были заглушены поистине тевтонским ревом отца Мюллера, больше подходившим для какой-нибудь битвы при Грюнвальде :

— Шайсен Готт! Пре-кра-тить!! Немедля! Ваше преосвященство, стыдитесь! Фон Штукельберг или как вас там, придержите язык! Shtill bleiben!

— В самом деле, почему бы вам для разнообразия не помолчать? — мой совет предназначался только для одного человека, но, как водится, пропал втуне. Обвинения сыпались, как горошины из дырявого мешка, нам оставалось только внимать:

— Святой отец, все имеет свои пределы, и мое терпение в том числе! Неужели для вас не имеет значения, что забота о душах пражан угодила в руки самозванцу, да еще и еретику! Он таскается в Нижний горд, якшается с фон Турном и его протестантами, я сам видел!

— Лучше якшаться с протестантами, нежели с сатанистами, подобно вам!..

— Кто сатанист? Я сатанист?! Нет, вы послушайте этот лепет! Маласпина, вам лавры Торквемады не дают спать спокойно? Да вы Pater Noster не способны прочитать без запинок! Сидели бы в своем захолустье и не лезли, куда не просят!

— Штекельберг, вам не приходило в голову, что покровительство — вещь не слишком надежная? — в голосе кардинала просто заструился отравленный поток. — Вдруг во время ночных прогулок Мартиницу попадется на глаза кто-то более привлекательный? Что вы тогда будете делать, выскочка несчастный?

— Позаботились бы лучше о том, чтобы снова не угодить к любезным вашему сердцу умалишенным, — не замедлил с ответом секретарь наместника. — Кстати, Маласпина, как это вы в ваши пятьдесят восемь лет умудряетесь выглядеть на тридцать? Не поделитесь секретом, что за подарки вам присылают со Златой улички от некоего Никса? И, кстати, святым отцам наверняка будет любопытно узнать имена тех дам, что каждый вечер устремляются к вам на исповедь... Очевидно, на них действуют ваши вдохновенные проповеди?

Аристократическая физиономия Маласпины пошла яркими багровыми пятнами, сменившимися зеленоватой бледностью, отчего кардинал стал похож на изваяние карающего ангела, разве только положенный по канону огненный меч заменяла плеть. Отец Мюллер многозначительным кивком указал мне на дверь в коридор, и я на редкость вовремя выскочил из приемной залы, утащив за собой порывающегося что-то сказать юнца. Вслед нам громыхнули створки и понеслись рьяно дискутирующие голоса черного и белого духовенства.

— Вам не дорога жизнь, вы терпеть не можете церковников или развлекаетесь от нечего делать? — поинтересовался я, когда мы удалились на безопасное расстояние. — Что за шуточки насчет сатанизма в присутствии святейшей инквизиции? Да будет вам известно, что в Консьержери уже не знают, куда деваться от доносов на пражских сектантов, в число коих якобы входит ваш патрон Мартиниц и вы сами.

— Правда? — почему-то обрадовался фон Штекельберг, но тут же погрустнел: — Вот сволочи... Его сиятельная светлость Мартиниц обожает заводить врагов, а расхлебывать, как всегда, приходится мне... — от уныния он мгновенно перескочил на нахальную деловитость, осведомившись: — Знакомиться будем? Вы, судя по всему, тоже подвизаетесь в роли канцелярской крысы? Вы англичанин?

— Во времена моего дедушки за такой вопрос было принято убивать на месте, — хмыкнул я, и мой собеседник в притворном ужасе попятился: