Отражения, или Истинное - [12]
– Мэри.
– Очень приятно с вами познакомиться, Мэри,
– Мне тоже, Билл.
– Вы не знаете, когда мы прибываем в Лондон?
– Если не опоздаем – в половине второго.
– Мэри, вы мне напомнили Муссолини».
Да-да, вы очень похожи, такие же глаза…
Анни. Не придуривайся. Или не читай.
Генри. Извини.
«– Если не опоздаем – в половине второго.
– Мэри, вы мне напомнили Муссолини. Знаете, как про него говорили: «Пускай он фашист, зато поезда не опаздывают». Непонятно, почему у нас, в Британии, поезда из графика выбиваются…
– Чего ж тут непонятного?
– Ну как же? Фашисты у власти, а на железной дороге неразбериха.
– Британия – не фашистская страна.
– Вы уверены, Мэри? Возьмите армию…».
Ты ведь не будешь играть в этой пьесе?
Анни. Отчего же?
Генри. Оттого что пьеса плохая.
Анни. С литературной точки зрения?
Генри. С любой. Твой Броуди писать не умеет.
Анни. Ты сноб.
Генри. Ладно. Я – сноб, а он – не писатель.
Анни. Диалог сыроват, я знаю, зато человеку есть что сказать.
Генри. Есть. Но он фанатик, и каждое его слово рабски подчинено идее, причем примитивнейшей. Впрочем, беда даже не в этом, а в том, что он не умеет писать. Поджигать умеет, а писать – нет.
Анни. Давай сюда пьесу. Зря я тебя попросила.
Генри. Согласись, пьеса – дрянь. И если бы ее написал не Броуди…
Анни. Но ее написал Броуди. И в этом все дело. Когда мы с ним познакомились, он двух слов связать не мог.
Генри. И сейчас не может.
Анни. Свинья!
Генри. Ладно. Я – свинья, а он…
Анни. Я тебе отвечу, раз нарываешься. Ты сам – фанатик. Вбил себе в голову, что литература должна быть такой, а не эдакой!.. Судишь о писателях, будто они бегуны. Стартовали все с одного места и рвутся к общему финишу. Шекспир далеко впереди, остальные стараются, догоняют. И пишете для таких же, как вы, фанатиков. Читатели ваши, если бы могли, писали бы так же. Провались вы все вместе с вашей классикой!
Генри. Вот это правильно.
Анни. Броуди в вашей гонке не участвует. Он одного хочет – быть услышанным.
Генри. И это правильно.
Анни. И делает это по-своему, сам всего добивается.
Генри. Да-да, книжки читает, чувствуется…
Анни. С классиками его сравнивать, конечно, не нужно…
Генри. Конечно, не нужно.
Анни. Он – узник, и пытается докричаться до нас сквозь толщу тюремных стен…
Генри. Совершенно справедливо. Полностью согласен.
Анни. Замолчи! «Согласен»… Уж лучше возражай, громи…
Генри. А почему, собственно, он взялся писать именно в этом жанре? Ты предложила?
Анни. Ну, не совсем…
Генри. Зачем тебе это понадобилось?
Анни. Комитет так решил. Вернее, то, что от него осталось. Понимаешь, Броуди уже надоел публике. За два-три года все приедается. Чтобы расшевелить людей, нужен крепкий…
Генри. Хлопок по затылку?
Анни. Нет, крепкий…
Генри. Пинок в задницу?
Анни (вспыхнув). Прекрати за меня договаривать!
Генри. Прости, больше не буду.
Анни. Все, потеряла нить.
Генри. Чтобы расшевелить людей, нужен крепкий…
Анни. Короче, от писателя не отмахнешься. О телеспектаклях говорят, они становятся событием. Может, после пьесы дело Броуди пересмотрят? Как ты думаешь? Что ты вообще об этом думаешь?
Генри. Что все это очень разумно.
Анни. Нет, скажи честно.
Генри. Ах, честно… Я думаю, скверная пьеса – не повод для оправдания. И уж тем паче – не доказательство судейской ошибки. Ты утверждаешь, что Броуди якобы наскучил публике. Так имей в виду, это еще цветочки. Вот пьеска заставит народ поскучать на славу! Впрочем, досмотреть до конца вряд ли кому удастся: пьеса не забавней Марксова «Капитала», да и короче лишь на самую малость.
Анни. Ты самодовольный ублюдок!
Генри. Не сквернословь…
Анни. Роджер все равно ее на телевидении поставит!
Генри. Кто? Ах, Роджер… Ему-то это зачем?
Анни. Он член нашего комитета.
Генри смотрит в потолок.
А пьесу нужно лишь слегка доработать…
Генри. Все вы свихнулись на этом Броуди.
Анни. А ты ревнуешь?
Генри. Тебя к Броуди?
Анни. Не меня, а писательское призвание. Ведь это нечто священное, принадлежащее одному тебе. Ты никого к писательству не подпускаешь. По-твоему, одним – дано, другим – не дано. Писать вправе лишь ты и тебе подобные. Броуди тем тебя и раздражает, что не знает своего места. Ты – словно метрдотель в ресторане, не впускаешь Броуди, потому что он, видите ли, без галстука. Ну, плохо у него слова сцепляются. Неужели низать слова на нитку – самое главное?
Генри. Писателю вроде бы не грех излагать связно…
Анни. Да не писатель он, а заключенный. Писатель – ты. Ты и пишешь, потому что писатель. Выбираешь «тему», накручиваешь на нее, наворачиваешь – лишь бы писалось складнее, глаже. А зачем? Кто сказал, что литература должна быть только такой?
Генри. Никто. Просто только такая на человека и действует.
Анни. Еще бы! Сначала ты всем объясняешь, что такое хорошая литература, а потом, естественно, оказываешься лучшим писателем. И вдруг появляется некто – скажем, Броуди. Он в ваших играх не участвует, но у него и вправду есть живая, настоящая тема. Тебе он, разумеется, скучен, но ведь и ты ему – тоже! Он тебе – потому что писать не умеет, ты ему – потому что ничего другого не умеешь.
Генри. Анни, ты меня пугаешь. Жутко, когда глупость излагается внешне разумно. Я знаю, как обращаться с идиотом, как с умным человеком. Но как с тобой – не знаю. Где моя крикетная бита?
Известная трагикомедия Тома Стоппарда – парафраз шекспировского «Гамлета», вернее, «Гамлет», вывернутый наизнанку. Мы видим хрестоматийный сюжет глазами двух второстепенных персонажей – приятелей Гамлета по университету Розенкранца и Гильденстерна. Их позвали, чтобы они по-дружески выведали у Гамлета причину его меланхолии. Они выполняют это поручение, потом соглашаются следить за Гамлетом и незаметно для себя становятся шпионами, потом – тюремщиками Гамлета, а потом погибают в результате сложной интриги, в которой они – лишь случайные жертвы.
Творчество англичанина Тома Стоппарда – создателя знаменитых пьес «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», «Настоящий инспектор Хаунд», «Травести», «Аркадия», а также сценариев фильмов «Ватель», «Влюбленный Шекспир», «Бразилия», «Империя Солнца» и многих-многих других – едва ли нуждается в дополнительном представлении. Искусный мастер парадоксов, великолепный интерпретатор классики, интеллектуальный виртуоз, способный и склонный пародировать и травестировать реальность, Стоппард приобрел мировую известность и признан одним из значительных и интереснейших авторов современности.В настоящем издании вниманию читателей впервые предлагаются на русском языке пьесы «Индийская тушь» и «Изобретение любви», написанные с присущим стилю Стоппарда блеском, изящностью и высокой интеллектуальной заряженностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Том Стоппард, несомненно, наиболее известный и популярный из современных европейских драматургов. Обладатель множества престижных литературных и драматургических премий, Стоппард в 2000 г. получил от королевы Елизаветы II британский орден «За заслуги» и стал сэром Томом. Одна только дебютная его пьеса «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» идет на тысячах театральных сцен по всему миру.Виртуозные драмы и комедии Стоппарда полны философских размышлений, увлекательных сюжетных переплетений, остроумных трюков.
...Но Телма не слушает. Она прекращает поиски, встает, подходит к своим туфлям — и на что-то наступает. Это пуля от пистолета 22-го калибра. Телма с удовлетворением поднимает ее и кидает в жестяное ведерко для мусора. Раздается звяканье...
Произведения Стоппарда, холодноватые, интеллектуальные, безупречно логичные, чаще всего строятся на одной абсурдной посылке. В пьесе «Альбертов мост» в основу сюжета положена нелепая ошибка, допущенная при расчете наиболее эффективного метода окраски моста. Небрежность дотошного инженера откровенно неправдоподобна, но это – чистая условность, повод к игре ума и слов, в которой Стоппард виртуоз.