Отравленные земли - [79]

Уже мёртвая, Ружа появилась в городе и совершила несколько убийств. На моих глазах её тело обезглавили и сожгли, но она вернулась, возвращается снова и снова. Я не знаю, что произошло с ней, но клянусь, доктор, я причинял ей не то зло, которое смогло бы её погубить. По крайней мере… я верю в это. Если я ошибаюсь, мне незачем жить».

Бесик закончил, и мы какое-то время молчали. Он смотрел перед собой; крест уже был на его шее. Я чувствовал: металл не перестаёт жечь. Трудно сказать, чем диктовалось это эмпатическое ощущение; ещё недавно оно показалось бы мне чушью. Но сейчас я знал, что прав; что священнику, пришедшему отчасти в себя, всё равно больно. Не так ли средневековые монахи, укрепляя дух и усмиряя плоть, стегали себя плетьми? Мне было невероятно жаль Бесика, но я не решался на утешения, вряд ли он желал их. Так что в ответ на горячую грустную исповедь я лишь вкратце пересказал то, что слышал от Вудфолла. Бесик утомлённо, без удивления кивнул.

– Это почти повторяет слова моего приятеля; он в красках рассказывал о рассветах мертвецов; многие считают, один из самых великих случился незадолго до Ночной атаки[53] Цепеша. Тогда жертв были тысячи. Но боже, если бы я знал, что делать, если бы…

– Мы поймём, – мягко успокоил его я. – Поверьте, когда где-то собирается хотя бы три светлых головы, которые знают достаточно о каком-то явлении, явление уже не останется безнаказанным. Может быть, вы слышали…

И не знаю, зачем, я процитировал ему народную потешку, довольно популярную в Англии и добравшуюся уже дальше. Глупые строчки о трёх мудрецах в одном тазу, родом откуда-то из Готэма[54]. Бесик засмеялся, и я засмеялся в ответ, но тут же веселье моё омрачилось: я кое-что вспомнил. Набравшись решимости, я произнёс:

– Вчера вы были в крови. Сегодня я осматривал четверых укушенных. Кого…

Бесик смущённо покачал головой и, опять потупившись, перебил:

– Никого из них, клянусь.

– Был кто-то ещё? Кто не обращался к медикам?

– Можно… – он запнулся, – сказать и так.

Я не знал, что и думать, но Бесик пояснил свои слова, всё так же не глядя на меня:

– Ваша серая кобыла. Простите, пожалуйста. Я не хотел убивать её; крупные животные обычно переносят укусы в шею лучше людей, но, наверное, она испугалась.

Я снова едва не рассмеялся от облегчения. Мне было жаль старую лошадь, но жертва оказалась малой; катастрофы не произошло: на месте бедняги не оказался, например, мой дурень Януш или любой другой человек. Я уверил, что прощаю. Бесик продолжил:

– Я пережил два полнолуния: в одно уезжал, в другое запирался. Это должно стать третьим без человеческой крови, но… – он облизнул губы, – я чувствую, что, как и когда-то в Праге, могу не выдержать. Я боюсь. Мне хватило бы глотка, но после смерти Ружи я не пойду на это; я только молюсь, но, как вы видели… – Глаза его блеснули. – Я же чуть не убил вас. Я неуправляем, я теряю человеческий облик. Я не…

– Всего глоток? Тогда у меня есть мысль, как вам помочь.

Она была дикой, эта мысль; на такое решился бы только истинный учёный – тот, кто знает, сколь часто эксперимент неотделим от риска. Но я давно вошёл в безумные ряды жрецов Афины и Гекаты и теперь, закатав рукав рубашки до локтя, протянул руку Бесику. Мне почти не было жутко; смесь желания облегчить его мучения и профессионального любопытства вытеснила страх. На что похож подобный… процесс?

– Что вы хотите? – Священник глядел с искренним недоумением.

– Я надеюсь, после моей едкой крови вам не придётся промывать желудок?

Он наконец меня понял и отшатнулся. Глаза расширились от удивления, потом оно сменилось стыдом, потом – буквально гневом. Кулаки сжались.

– Этого не будет. – Он едва не задохнулся. – Как вам вообще могло…

– Бесик, – мягко прервал я. – Вам плохо. И будет хуже. Вы сказали, вам нужно мало, и вы точно знаете, что не можете никого обращать. Так в чём же…

Он ударил по столу кулаком, вскочил, но пошатнулся от резкого движения, явно всколыхнувшего дурноту. Я удержал его и насильно усадил назад.

– Лучше умереть… – сбивчиво зашептал он, опять опуская голову, занавешиваясь волосами. Голос дрожал. – Это надо было сделать давно, давно… Вы не понимаете: это унизительно для меня; неизвестно, безопасно ли для вас! Я не прощу себя, если…

Пытаясь различить за тяжёлыми прядями его лицо, я покачал головой.

– Если это поможет вам не мучиться и ни на кого не кидаться, то я настаиваю. Ту женщину едва ли убили вы. Даже если предположить, что многократный укус в запястье действует как однократный в шею… – я помедлил, заметив, как исказились его черты, – даже если, хотя это сомнительно… я не планирую занимать место фрау Полакин. В Вене у вас не будет проблем с небольшими дозами крови. Мы проводим с ней опыты в университете… правда, тайно; как вы помните, Ватикан это запретил[55].

– В Вене, – эхом повторил он. – Неужели после всего вы не передумали?

– Нет. – Я не колебался ни секунды. – Напротив, укрепился в желании забрать вас отсюда любой ценой. Если, конечно, сейчас вы будете слушаться.

– Но…

Слабо улыбаясь, я оборвал:

– Дождёмся, пока ваш рассудок вновь откажет и вы попробуете убить меня? Прошу вас… убеждать кого-то принять лекарство – от такого я устал и дома. Давайте просто поскорее оставим хотя бы эту проблему позади и облегчим ваши страдания. – Кое-что вспомнив, я понизил голос: – Разве не этим тезисом руководствуется медицина?