Отравленные земли - [67]

Карета повернула. Промозглые улицы встречали нас синей сумеречной тишиной. Вудфолл сидел с ухмылкой; руки он выжидательно сложил шпилем. Но невозмутимость и торжество несколько сошли с загорелой физиономии, когда лошади не остановились там, где темнел силуэт часовни, а направились дальше, вглубь центральных переулков.

– Не совсем понимаю, доктор, – наконец изрёк avvisatori. – Заблудились?

Я сел, зеркально повторив его позу.

– Нет, разумеется. Что непонятного, мой молодой друг? Вы ведь слышали рассказ фройляйн Штигг? Так вот, мы едем караулить загадочного воздыхателя к её окну.

– Чёрт, да с чего вы решили… – Он принялся тереть щетину.

– С того, что это куда разумнее, чем отнимать у городского священника и так-то жалкие крупицы сна по вашим пустякам. Я что, зря упросил его сегодня лечь пораньше? Ему неможется в последние дни, я волнуюсь о нём.

Вудфолл зыркнул на меня с состраданием и в который раз поверг в бешенство. Его попытки намекнуть на мою наивность и беспомощность никак не прекращались. Подавив эмоции, пожав плечами и приняв максимально отстранённый вид, я уточнил:

– Надеюсь, привычный набор у вас с собой?

Он фыркнул, но, как показалось, теперь с долей одобрения. По крайней мере, больше он не стал возражать, лишь пробормотал:

– Ладно. Это тоже недурной план. Попробуем.

«Привычный набор» его был скромным: фляга святой воды из Иерусалима; резное (вероятно, осиновое или боярышниковое) распятие с заточенным нижним концом, несколько кольев и пистолет – бесполезный, работающий по отношению к вампирам скорее как пугач против птиц. Меня тоже ещё в день встречи снабдили двумя кольями, которые я, к счастью, пока не применил, но с собой исправно таскал.

Мы вернулись к дому Штиггов, в котором постепенно гасли окна, и затаились в ближнем проулке. Отсюда особенно массивными казались прилёгшие на крыше сфинксы. Карету я отпустил: лишние свидетели возможным кошмарам были ни к чему, да и шума застоявшиеся пугливые лошади производили многовато. Януш с видимой неохотой повиновался. К слову, как выяснилось немногим позже, храбрости ему хватило, только чтобы вернуться к Кровоточащей часовне и уснуть там на лавке. Наше имущество он безответственно бросил перед входом, за что мы пренеприятно поплатились.

…К отбытию кареты нам с avvisatori удалось установить относительное перемирие. Имя Рушкевича более не произносилось, но думать я не переставал; всё перебирал в памяти мелкие, вроде бы незначительные детали – слова Вукасовича, собственные слова священника, его взгляды, шрамы… Деталей было много; ни одна ничего не подтверждала, но и не опровергала. И всё же я раз за разом твердил себе: Бесик просто не может быть одним из этих хотя бы потому, что он жив, носит крест и читает молитвы. Я уже не приводил в качестве аргумента доброту его сердца… Но моё – ныло, ноет и теперь.

Он явился спустя час бесплодного ожидания, когда я успел устать от едких взглядов Вудфолла и решить, что ошибся в опасениях. Юноша – к облегчению моему, конечно же, не Бесик, – возник из сгустка теней меж дальними домами, стремительно скользнул по мостовой и ловчее кошки взобрался по тонким побегам плюща на стене. Пока он ещё находился внизу, я его узнал, и, к ужасу моему, это оказался приятель покойного Рихтера, Бвальс – бледный, в рваном мундире, грязный и мало похожий на себя прежнего. Поджарая фигура его, как и фигура устрашающей девочки, слегка светилась, а луна делала это свечение текучим и мерцающим.

Вудфолл выстрелил ещё до того, как солдат постучал Софии Штигг в окно. Тело обрушилось вниз. В первый миг я даже подумал, что мы ошиблись и помешали обычному свиданию, но прямо в падении Бвальс гибко распрямился, метнулся в сторону и, оттолкнувшись словно бы просто от ветра, бросился на нас. Вудфолл шагнул вперёд, выхватил распятие и, хищно ухмыляясь, выставил на манер щита. Едва завидев его, юноша зашипел и снова непостижимым образом, не касаясь земли, изменил направление полёта. Он скользнул над нашими головами и прильнул к стене. Взгляд его, тёмная пустота, встретился с моим, и там промелькнуло узнавание.

– Ещё живы… – прошелестел он.

Вопреки попытке Вудфолла удержать меня я сделал шаг навстречу и вскинулся. Бвальс не двигался, огромный серо-чёрный мотылёк на песочно-розовом камне.

– Бога ради, что с вами стряслось? – воззвал я. – О вас тревожатся! Вы…

Я осёкся. Он больше не глядел мне в лицо, он глядел на мою шею.

– Не стоит, право. Я сделал выбор. – Губы, неестественно яркие, мягко улыбнулись. – Перед рассветом. Я выбрал стать лучше. Сильнее всех.

– Лучше? – Жестом я не дал Вудфоллу вмешаться. Непонятно откуда пришла иллюзия, будто я в силах что-то донести до этого безумца. – За кем вы пошли? За кем?! Оно… чем бы ни было… погубило вашего друга! Помните? Думаете, вас не тронет?

По лицу, похудевшему и заострившемуся, прошла судорога, но тут же туда вернулось упрямое, гордое, горькое спокойствие.

– Я надеялся, что мы будем вместе под растущей луной, но Анджей устрашился. Впрочем, кто знает, может, я ещё верну его… когда у Бога не будет больше власти. Скоро.

От слов меня пробрал озноб. Или снова поднялся ветер? Раздался щелчок – Вудфолл, потеряв терпение, уже из-за моего плеча целил в солдата из револьвера. Но прежде чем avvisatori нажал бы на спуск, Бвальс взмыл на крышу особняка, протяжно лязгнул ногтями по спине одной из скульптур-сфинксов и оттуда кинул на нас последний горящий взгляд. Вероятно, он, будучи сравнительно неопытным вампиром, ещё опасался многих вещей, и это спасло нас от нападения. Вудфолл выстрелил, но мимо: «поранил» сфинкса, осыпал нас каменной крошкой. Огромными прыжками с трубы на трубу Бвальс помчался прочь. Avvisatori приглушённо выругался и рванул вдогонку.