Отпусти синицу - [21]

Ф е д о р о в. Не совсем так. У человека есть память.

Г е н н а д и й. Память — утешение неимущих. Так утверждает дядя Костя.

Н и н а. А может быть, беден тот, кому нечего вспомнить?

Г е н н а д и й. Интересно, я беден или богат? Пора наконец выяснить этот вопрос. Помню, как мне разбили нос. Помню, как потерял номерок от вешалки, и мне не отдавали пальто. То ли в театре, то ли в филармонии. Ну да, сначала слушал Брамса, а потом — как ругается толстая гардеробщица. По-моему, гардеробщица была современнее.

Н и н а. Как это странно — слова… Одни и те же слова, а — по-разному. То как подарок, то как пустой кошелек. Книгу возьмешь: одна — не оторвешься, другую на восьмой странице захлопнешь. А слова все те же — пришел, посмотрел, помню…

Ф е д о р о в. Накладывайте варенье, Ниночка. Это Генкина продукция. (Мягко.) Прошу вас…

Н и н а. Хорошо, я попробую… Из чего это? Какие-то кубики, треугольники… Да тут вся геометрия, даже усеченная пирамида! Никогда не думала, что математика может быть сладкой. И такой оригинальный вкус — сверху корочка, хрустит-хрустит, а внутри такое нежное-нежное… Из чего эта прелесть?

Г е н н а д и й. Из тыквы.

Н и н а. Ты издеваешься?

Ф е д о р о в. Ей-богу, из тыквы, Ниночка! Накладывайте еще, там где-то должны быть параллелепипеды.

Н и н а. Я теперь не могу. Если бы я по-прежнему не знала… А теперь не могу.

Г е н н а д и й. Но тебе же сначала понравилось!

Н и н а. Какие-то усеченные пирамиды… Глупо.

Г е н н а д и й. Почему глупо?

Н и н а. Потому что из тыквы может быть только глупо.

Ф е д о р о в. Забавно… Потом из вас будут капитаны и философы. Вас это не страшит?

Н и н а. Что?

Ф е д о р о в. Допустим, ответственность.

Н и н а. Ответственность у тех, кто решает.

Ф е д о р о в. У тех, кто бездействует, тоже, я полагаю.

Г е н н а д и й. Давайте попьем чай без морали?

Телефонный звонок.

Ф е д о р о в. Слушаю… Плохо слышно, у вас музыка забивает. Клюквина? А, Микешина мама… Здравствуйте, Вера Ивановна. Нет, его у нас нет.

Г е н н а д и й. Был недавно.

Ф е д о р о в. Геннадий говорит, что недавно был. У вас праздник? А, суббота… Я слышу, что весело. Не ночевал дома? Ну что вы, не беспокойтесь, у кого-нибудь из приятелей. Хорошо, я скажу, если увижу. До свидания. (Вешает трубку.) Он тебе что-нибудь говорил? Гена, Микеша говорил что-нибудь?

Г е н н а д и й. Да нет, ничего особенного. Про Индию что-то. Да, кажется, он хотел у нас переночевать.

Ф е д о р о в. Что значит — кажется?

Г е н н а д и й. Не помню точно. Кажется, говорил, что хочет переночевать.

Ф е д о р о в. Не помнишь?

Г е н н а д и й. Разве он к тебе не заходил?

Ф е д о р о в. Ты хочешь сказать, что ты ему не ответил?

Г е н н а д и й. Я собрался уходить. Зазвонил телефон… Ну могу же я что-нибудь забыть, папа?

Ф е д о р о в. Забыть? Ты это называешь — забыть?

Г е н н а д и й. Папа, ну, стоит ли сейчас делать из мелочи…

Ф е д о р о в (взрываясь). Мелочи? Безразличие — это не мелочь! Такие мелочи не раз стоили жизни… Нет мелочей!.. Можешь становиться водолазом, стеклодувом, тореадором, но быть невнимательным к человеку я тебе не позволю!..

Г е н н а д и й. Ты куда ?

Ф е д о р о в. Сделать то, чего не сделал ты!.. (Уходит.)

Н и н а. И тебя так — каждый день? Воспитывают?

Г е н н а д и й. Да нет… Я даже не помню, чтобы он кричал…

Н и н а. А еще говорят — не существует проблемы отцов и детей! Кошмар! Немедленно собирай вещи и беги!

Г е н н а д и й. В общем-то, он прав: Микеша давно какой-то странный…

Н и н а. Все равно беги! Снимешь где-нибудь комнату… в подвале… Будешь днем учиться, а ночью работать… У тебя будут адские трудности, но твое упорство их преодолеет, ты что-нибудь изобретешь… Или по крайней мере получишь диплом с отличием… Скорее в подвал!

Г е н н а д и й. Может, хватит?

Н и н а. А хочешь — вместе? Убежим? По утрам я буду варить тебе кофе. А он будет искать нас по всей тундре…

Г е н н а д и й. Почему по тундре?

Н и н а. Потому что там олени. Мы будем жить в чуме и пасти оленей.

Г е н н а д и й. А кофе будет падать с неба.

Н и н а. Его сбросят с вертолета… (Заплакала.)

Г е н н а д и й. Еще номер! Ты чего?

Н и н а. А что?

Г е н н а д и й. Ты же плачешь?

Н и н а. Вот еще! Пишут дурацкие картины, у которых ни верха, ни низа… (Перевешивает картину по-старому.) Пошли!

Г е н н а д и й. Куда?

Н и н а. По-моему, ты хотел в кино?

Г е н н а д и й. Мы уже опоздали…

Н и н а. Тем более!

З а н а в е с.

Картина вторая

Окраина кладбища, могильные плиты, кресты. В стороне домик сторожа. Н и к и т а  и  М и к е ш а сидят перед домом, чистят картошку. Лицо  М и к е ш и  разбито, голова обвязана.

Н и к и т а. Даже покойник пошел торопливый. Никакой размеренности. В землю хлоп — и адью. Ни на девятый день, ни на сороковой, ни даже, бывает, на второй никто не заглянет. Бегут, спешат — некогда. И помереть некогда. Особенно, если в смысл войти, чтобы со смыслом помереть. У меня деверь перед телевизором окончился, на хоккейном матче. Гол не в те ворота забили, не вынес. Можно было перед таким концом в сознание войти? Чтобы кого-то простить, у кого-то прощения попросить или какую ни на есть правду в последнюю минуту сказать? Чтобы кто-то итог жизни принял и дальше понес? Какое! Окочурился наспех, без всякой ответственности. Никто ничего понять не успел, а уже зарыли.