Отпуск - [4]

За две недели не успеют снова всплыть противоречия, что развели влюбленную пару много лет назад, а если вдруг и всплывет какая-то мелочь – то несколько дней ее можно и перетерпеть. За пару недель вновь вспыхнет тот огонь, что раскалил когда-то сердца, раскалил до боли и непереносимости, до неистового желания разорвать отношения, вспыхнет, а как же!.. только на этот раз так раскалить их не сможет. И дрова не те, и просто уже не успеть.

Максимум, что сможет такой огонь, – это подогреть турку с кофе. Свежим, душистым, густым кофе. С гвоздикой и кардамоном, и с шоколадом – черным-пречерным, почти без сахара. Несладким. Горьким, как встреча с любимой в конце осени, и я не о времени года говорю, а о времени жизни.

Язык-то у меня онемел, но руки-то слушались, и я ответил руками. Женщина благодарно прижалась ко мне, бедрами к бедрам, и животом к животу, а головой к груди, и, наверное, слушала, как стучало, колотилось, рвалось на волю несчастное мое и нездоровое уже сердце.

– Ты будешь смеяться. – Мой голос тоже вдруг стал прерывистым и чуть хриплым. – Но я тоже как раз взял маленький отпуск…

Мы занимались любовью. Это был не тот водоворот телесной радости, который захлестывал нас много лет назад. Это было совсем другое. Никто никуда не спешил и не расстраивался, если получалось не с первого раза. Не было уже запрещенных способов и каких угодно табу. Оба многому научились, и теперь не было причин скрывать это знание. Смешно ревновать к тому, что уже не имеет значения.

– Может, помнишь, – говорила она. – Когда мы уже расстались, я была с тем-то и он научил меня делать вот так…

И я благодарил «того-то», хотя, когда она училась «делать вот так», готов был его убить.

– А я знаю, ты был с такой-то. Говорят, она мастерица… ну-ка, покажи, чему ты у нее научился?

Был. И бурный роман действительно многие обсуждали, и шипели женщины, если им вдруг казалось, что они не оправдали моих ожиданий, и жалили злобно: «Ну, конечно, я не такая-то… у меня опыта меньше…»

Ну, меньше, и что? Теперь я могу признаться, что, несмотря на всю хайтечность «такой-то» в постели, лучшие впечатления связаны все же не с ней.

Вот так.

– А еще, знаешь, однажды меня изнасиловали, – рассказывала гостья. – И мне это очень понравилось. Понимаешь… там был страх, страх и боль. Насильник был очень грубым, щипал, рвал мое тело и, конечно, вовсе не заботился о моих ощущениях, и когда он начал кончать, я вдруг тоже… и еще как!

– Так? – рыкнул я, потому что и сам как раз начинал. – Ну, отвечай еще, так?

Ответить она не смогла, потому что как раз начало отвечать ее тело.

А потом она спросила, приходилось ли насиловать мне, и я ответил… да так ответил, что у дивана сломалась ножка.

А рассказать, что она делала со мной? О, нет. Вряд ли будет интересно, и вряд ли понравится. Это может понравиться только тогда, когда все перепробовано и знаешь, что завтра этого не будет. И послезавтра не будет. И послепослезавтра, и через неделю, и через месяц, и через год, и вообще уже никогда.

А еще мы ходили в кино, где я последний раз был года три назад. И в зал органной музыки, где не был лет семь, и черта с два побывал бы еще раз. И в театр (соответственно, лет десять, и тоже черта с два). И в оперу, где вообще никогда не был и не планировал.

И пили вермут, и мешали его со швепсом, и закусывали коньяк вонючим голубым сыром.

И занимались любовью. Не сексом, а именно любовью.

Все четырнадцать дней.

А ссорились только по поводу того, кто кому сегодня утром подает кофе в постель – я настаивал, чтобы она спала, а она говорила, что ей приятно будет разбудить меня запахом кардамона.

Побеждали в тех ссорах поочередно.

А потом она загоняла меня почти насмерть и утром тихо-тихонечно, чтобы я не проснулся, исчезла.

В то утро я снова поленился и залил коричневый растворимый порошок кипятком из чайника.

Один черт руки дрожали, как у алкаша на последней стадии, и такую хитрую операцию, как вовремя снять кастрюльку с газа, я бы просто не осилил. И кипяток бы разлил.

Знаете, как оно, когда все падает из рук? Вот я теперь знаю.

К счастью, в шкафчике сохранились некоторые запасы коньяка, и ближе к вечеру я уже не мог разобрать даже цифр на часах, а не то что думать о каких-то более сложных материях.

К сожалению, ночь, пусть даже зимняя-долгая, все равно заканчивается рассветом.

В голове поселились шмели и устроили там дискотеку. Прыгали так, что ни одна мысль не могла удержаться больше нескольких секунд. Руки снова тряслись, но сегодня это уже было честное похмельное дрожание, никакого сравнения со вчерашним. Любое движение отдавалось волной боли в голове… короче говоря, легче стало.

И я повторил.

И на следующий день тоже.

И на следующий тоже.

Коньяк кончился только через неделю, и я твердо знал, что у моей любимой тоже все уже кончилось. Плохая наука медицина, очень неточная. Нет чтобы сказать: «Сегодня в семь десять!» Нет чтобы помочь, если вдруг этого все же не произойдет. На кой черт и кому сдалась эта неделя?!

Из зеркала выглянула чья-то опухшая, мрачная и заросшая морда. Обожгла взглядом маленьких красных глазок, дохнула таким перегаром, что хоть свечу зажигай.