Отпущение грехов - [40]

Шрифт
Интервал

Она сразу сообразила, что это та дама, которая в тот день звонила уже дважды.

— Мистер Ханнафорд дома?

— Нет, — без запинки откликнулась Долорес.

Высунула язык и повесила трубку — в ту же секунду спустился Джордж Ханнафорд. Она помогла ему надеть пальто, встав при этом как можно ближе, открыла ему дверь и вышла вслед за ним на крыльцо.

— Миссер Ханнафорд, — вдруг сказала она, — эта мисс Эйвери, она уже пять-шесть раз сегодня звонила. А я говорю, вас дома нет, а миссус я об этом ни слова.

— Что? — Он уставился на нее, пытаясь понять, много ли ей известно.

— Она только что опять звонила, так я сказала, вас нету.

— Хорошо, — ответил он отрешенно.

— Миссер Ханнафорд.

— Да, Долорес.

— Я не зашиблась нынче утром, когда упала с крыльца.

— Ну и хорошо. Спокойной ночи, Долорес.

— Спокойной ночи, миссер Ханнафорд.

Джордж улыбнулся ей — слабой мимолетной улыбкой разрывая висевший между ними покров, неосознанно обещая возможный пропуск в мир тысяч восторгов и чудес, ведомый только ему, находящийся под его владычеством. Потом он зашагал к поджидавшей машине, а Долорес присела на крыльце, потирая руки жестом, который мог означать и экстаз, и муку, и принялась следить за восходом бледной, ущербной калифорнийской луны.

Один из самых давних друзей[26]

>(Перевод А. Глебовской)

Весь тот день Марион была счастлива. Она бродила по их крошечной квартирке, заглядывала в детскую, помогала молоденькой няньке кормить детей с ложек, с которых капало; потом немного почитала на новом диване — то была самая экстравагантная вещь, которой они обзавелись за пять лет брака.

Услышав в прихожей шаги Майкла, она повернула голову и прислушалась; ей нравилось вслушиваться в его поступь, всегда осторожную, как будто рядом спят младенцы.

— Майкл.

— А… привет.

Он вошел в комнату — рослый, широкоплечий, худой, тридцатилетний; высокий лоб и добрые черные глаза.

— А у меня новость, — сказал он с ходу. — Чарли Харт женится.

— Не может быть!

Он кивнул.

— И на ком?

— На одной из барышень Лоренс из его родного городка. — Майкл помедлил. — В Нью-Йорк она прибудет завтра; полагаю, нужно для них что-нибудь сделать, пока она здесь гостит. Чарли, почитай, мой чуть ли не самый давний друг.

— Давай пригласим их на ужин…

— Я бы хотел устроить что-нибудь позначительнее, — прервал он. — Например, сходить в театр. Понимаешь… — Он опять запнулся. — Хочется сделать Чарли приятное.

— Ну хорошо, — согласилась Марион. — Только не будем слишком тратиться: мне кажется, от нас этого никто не ждет.

Он удивленно посмотрел на нее.

— В смысле… — продолжала Марион, — мы в последнее время очень редко видим Чарли. Можно сказать, и вообще не видим.

— Ну, ты же знаешь, какова жизнь в Нью-Йорке, — начал оправдываться Майкл. — Он очень занят, как и я. Он ведь сумел сделать себе имя; его, полагаю, просто рвут на части.

О Чарли Харте они всегда говорили как о своем самом давнем друге. Пятью годами раньше, когда Майкл и Марион поженились, они втроем с Чарли приехали в Нью-Йорк из маленького городка на Западе. В течение года с лишним они видели Чарли почти каждый день, и всякое их семейное приключение, всякий всплеск надежд и мечтаний находили у него незамедлительный отклик. Каждый раз, когда он появлялся в тяжелую минуту, ему удавалось придать ситуации оптимистичную, юмористическую окраску.

Разумеется, когда у Марион родились дети, ситуация изменилась; вот уже несколько лет они не звонили Чарли по ночам, чтобы сообщить, что прорвало трубу или обвалился потолок; впрочем, это размежевание происходило настолько постепенно, что Майкл по-прежнему говорил о Чарли с особой гордостью — так, будто виделся с ним каждый день. Некоторое время Чарли ужинал у них раз в месяц, и темы для разговоров не переводились. Впрочем, при расставании больше не звучало: «Я тебе завтра позвоню». Вместо этого говорилось: «Приходил бы ты к нам ужинать почаще», а через несколько лет — «Ладно, увидимся».

— Что же, я с удовольствием устрою небольшой прием, — сказала Марион, задумчиво глядя по сторонам. — Ты уже решил, когда именно?

— В следующую субботу. — Его темные глаза блуждали по половицам. — Сходим в джазовый клуб или еще что в таком духе.

— Нет. — Марион качнула головой. — У нас будет ужин, очень официальный, на восемь персон, а потом будем играть в карты.

Она уже прикидывала, кого бы пригласить. Чарли ведь художник и наверняка каждый день встречается со всякими интересными людьми.

— Можно, например, Уиллоби, — предложила она с некоторым сомнением. — Она вроде как актриса или что-то в этом роде, а он пишет для кино.

— Нет, не пойдет, — возразил Майкл. — С такими людьми он, полагаю, каждый день общается и за обедами, и за ужинами, и они ему смертельно надоели. А потом, у нас ведь, кроме Уиллоби, нет таких знакомых. Я получше придумал. Давай соберем тех, кто переехал сюда из нашего городка. Они все следили за карьерой Чарли, и он, наверное, будет рад увидеть их снова. А мне приятно будет им показать, что он по-прежнему свойский парень и совсем не избалован.

После недолгого обсуждения они остановились на этом плане, и через час Марион уже беседовала по телефону с первым гостем.


Еще от автора Фрэнсис Скотт Фицджеральд
Ночь нежна

«Ночь нежна» — удивительно красивый, тонкий и талантливый роман классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.


Великий Гэтсби

Роман «Великий Гэтсби» был опубликован в апреле 1925 г. Определенное влияние на развитие замысла оказало получившее в 1923 г. широкую огласку дело Фуллера — Макги. Крупный биржевой маклер из Нью — Йорка Э. Фуллер — по случайному совпадению неподалеку от его виллы на Лонг — Айленде Фицджеральд жил летом 1922 г. — объявил о банкротстве фирмы; следствие показало незаконность действий ее руководства (рискованные операции со средствами акционеров); выявилась связь Фуллера с преступным миром, хотя суд не собрал достаточно улик против причастного к его махинациям известного спекулянта А.


Волосы Вероники

«Субботним вечером, если взглянуть с площадки для гольфа, окна загородного клуба в сгустившихся сумерках покажутся желтыми далями над кромешно-черным взволнованным океаном. Волнами этого, фигурально выражаясь, океана будут головы любопытствующих кэдди, кое-кого из наиболее пронырливых шоферов, глухой сестры клубного тренера; порою плещутся тут и отколовшиеся робкие волны, которым – пожелай они того – ничто не мешает вкатиться внутрь. Это галерка…».


По эту сторону рая

Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична.


Возвращение в Вавилон

«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания.


Под маской

Все не то, чем кажется, — и люди, и ситуации, и обстоятельства. Воображение творит причудливый мир, а суровая действительность беспощадно разбивает его в прах. В рассказах, что вошли в данный сборник, мистическое сплелось с реальным, а фантастическое — с земным. И вот уже читатель, повинуясь любопытству, следует за нитью тайны, чтобы найти разгадку. Следует сквозь увлекательные сюжеты, преисполненные фирменного остроумия Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — писателя, слишком хорошо знавшего жизнь и людей, чтобы питать на их счет хоть какие-то иллюзии.


Рекомендуем почитать
«Годзилла»

Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.


Облдрама

Выпускник театрального института приезжает в свой первый театр. Мучительный вопрос: где граница между принципиальностью и компромиссом, жизнью и творчеством встает перед ним. Он заморочен женщинами. Друг попадает в психушку, любимая уходит, он близок к преступлению. Быть свободным — привилегия артиста. Живи моментом, упадет занавес, всё кончится, а сцена, глумясь, подмигивает желтым софитом, вдруг вспыхнув в его сознании, объятая пламенем, доставляя немыслимое наслаждение полыхающими кулисами.


Меланхолия одного молодого человека

Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…


Ник Уда

Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…


Красное внутри

Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.


Листки с электронной стены

Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.


В дороге

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.


Немного солнца в холодной воде

Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.


Ищу человека

Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.


Исповедь маски

Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).