Отпущение грехов - [26]
Только через полгода после начала болезни, когда кошмар несколько притупился, испарившись не из старого мира, а из нового, куда более серого и холодного, она познакомилась с женой Джефри. Так случилось, что она оказалась в Чикаго, у нее был час до поезда, и она решила из чистой вежливости нанести им визит.
Едва она перешагнула порог, ей сразу же показалось, что квартира очень похожа на какое-то давно ей знакомое место, — почти мгновенно вспомнилась пекарня за углом из времен ее детства, пекарня, где рядами стояли покрытые розовой глазурью кексы: удушливый розовый, съедобный розовый, розовый всепоглощающий, вульгарный, невыносимый.
Квартира эта была именно такой. Розовой. Она даже пахла розовым!
Миссис Кромвель, в розово-черном пеньюаре, лично открыла дверь. Волосы у нее были светло-русые, подцвеченные, как решила про себя Роксана, еженедельной добавкой пероксида к воде для ополаскивания. Глаза у нее были восковато-водянистого голубого цвета; была она хороша собой и подчеркнуто грациозна. Любезность ее отдавала одновременно и натянутостью, и задушевностью, враждебность так плавно перетекала в гостеприимность, что начинало казаться, будто и та и другая существуют лишь в выражении лица и тоне голоса, не трогая и не затрагивая глубин скрытого под ними эгоизма.
Впрочем, для Роксаны все это почти не имело значения: глаза ее сразу и надолго приклеились к пеньюару. Он просто вопиял об изумительном неряшестве. Сантиметров на десять от подола он был откровенно перепачкан голубоватой пылью с пола; еще сантиметров пять были серыми, и только дальше проявлялся естественный — то есть розовый — цвет. Грязными были и рукава, и воротник — а когда хозяйка квартиры повернулась, чтобы проводить Роксану в гостиную, Роксана увидела, что и шея у нее грязная.
Начался разговор, пустой и односторонний. Миссис Кромвель перечислила, что она любит, а что нет, поведала о своей голове, желудке, зубах, квартире, с дотошной бездушностью отъединяя Роксану от нормальной жизни, будто как-то само собой разумелось, что, перенеся такой удар, Роксана предпочитает замкнуться в собственном пространстве.
Роксана улыбнулась. Ну и кимоно! Ну и шея!
Минут через пять в гостиную притопал малыш — чумазый мальчуган в замызганном розовом комбинезончике. Мордочка у него была вся заляпанная — Роксане сразу захотелось подхватить его на руки и вытереть ему нос; да и вообще, все окрестности его головы нуждались во внимании, а крошечные башмачки просили каши. Просто позор!
— Какой славный малыш! — воскликнула Роксана, лучезарно улыбаясь. — Ну, иди ко мне.
Миссис Кромвель холодно посмотрела на сына:
— Вечно он перемажется. Вы только посмотрите на его физиономию! — Она наклонила голову набок и критически обозрела упомянутое личико.
— Боже, какое чудо! — повторила Роксана.
— Вы на комбинезон посмотрите, — нахмурилась миссис Кромвель.
— Нам нужно переодеться, да, Джордж?
Джордж уставился на нее в изумлении. По его представлениям, словом «комбинезон» обозначался предмет одежды, которому надлежит быть грязным, вот как этому.
— Я утром попыталась привести его в порядок, — пожаловалась миссис Кромвель с видом человека, терпение которого на пределе, — но оказалось, что чистых комбинезонов не осталось; так чем ему бегать голышом, я надела старый, а лицо…
— А сколько у него комбинезонов? — спросила Роксана, пытаясь изобразить вежливое любопытство. С тем же успехом она могла бы поинтересоваться: «А сколько у вас вееров из страусиных перьев?»
— Ну… — Миссис Кромвель призадумалась, наморщив красивый лобик. — Пять, кажется. Уж точно хватает.
— Они продаются по пятьдесят центов за штуку.
В глазах миссис Кромвель отразилось удивление — с легким налетом превосходства. Кого интересует цена комбинезонов!
— Правда? Я и понятия не имею. Да у него их достаточно, просто мне всю неделю было некогда отправить белье в стирку. — Засим она отмела этот предмет как недостойный обсуждения. — Дайте-ка я вам кое-что покажу…
Они встали, и, вслед за хозяйкой, Роксана проследовала мимо открытой двери ванной: пол, заваленный одеждой, подтверждал, что в стирку ту не отсылали довольно давно; они оказались в еще одной комнате, так сказать, розовой до мозга костей. Это была комната миссис Кромвель.
Хозяйка открыла дверцу шкафа, продемонстрировав Роксане сногсшибательную коллекцию нижнего белья. Тут были десятки изумительных вещиц из кружев и шелка — все чистые, без единой морщинки, как будто к ним ни разу не прикасались. Рядом висели на вешалках три новеньких вечерних платья.
— У меня есть кое-какие красивые вещи, — проговорила миссис Кромвель, — только надевать их мне почти некуда. Гарри не любит никуда ходить. — В голосе зазвенела обида. — Считает, что с меня довольно изображать няньку и горничную весь день и любящую супругу по вечерам.
Роксана снова улыбнулась:
— У вас замечательные туалеты.
— Еще бы. Сейчас покажу…
— Замечательные, — оборвала ее Роксана, — но, боюсь, мне надо бежать, а то опоздаю на поезд.
Она чувствовала, что руки ее дрожат. Хотелось вцепиться ими в эту женщину и встряхнуть ее — встряхнуть хорошенько. Хотелось запереть ее где-нибудь и заставить драить полы.
«Ночь нежна» — удивительно красивый, тонкий и талантливый роман классика американской литературы Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
Роман «Великий Гэтсби» был опубликован в апреле 1925 г. Определенное влияние на развитие замысла оказало получившее в 1923 г. широкую огласку дело Фуллера — Макги. Крупный биржевой маклер из Нью — Йорка Э. Фуллер — по случайному совпадению неподалеку от его виллы на Лонг — Айленде Фицджеральд жил летом 1922 г. — объявил о банкротстве фирмы; следствие показало незаконность действий ее руководства (рискованные операции со средствами акционеров); выявилась связь Фуллера с преступным миром, хотя суд не собрал достаточно улик против причастного к его махинациям известного спекулянта А.
«Субботним вечером, если взглянуть с площадки для гольфа, окна загородного клуба в сгустившихся сумерках покажутся желтыми далями над кромешно-черным взволнованным океаном. Волнами этого, фигурально выражаясь, океана будут головы любопытствующих кэдди, кое-кого из наиболее пронырливых шоферов, глухой сестры клубного тренера; порою плещутся тут и отколовшиеся робкие волны, которым – пожелай они того – ничто не мешает вкатиться внутрь. Это галерка…».
Первый, носящий автобиографические черты роман великого Фицджеральда. Книга, ставшая манифестом для американской молодежи "джазовой эры". У этих юношей и девушек не осталось идеалов, они доверяют только самим себе. Они жадно хотят развлекаться, наслаждаться жизнью, хрупкость которой уже успели осознать. На первый взгляд героев Фицджеральда можно счесть пустыми и легкомысленными. Но, в сущности, судьба этих "бунтарей без причины", ищущих новых представлений о дружбе и отвергающих мещанство и ханжество "отцов", глубоко трагична.
«…Проходя по коридору, он услышал один скучающий женский голос в некогда шумной дамской комнате. Когда он повернул в сторону бара, оставшиеся 20 шагов до стойки он по старой привычке отмерил, глядя в зеленый ковер. И затем, нащупав ногами надежную опору внизу барной стойки, он поднял голову и оглядел зал. В углу он увидел только одну пару глаз, суетливо бегающих по газетным страницам. Чарли попросил позвать старшего бармена, Поля, в былые времена рыночного бума тот приезжал на работу в собственном автомобиле, собранном под заказ, но, скромняга, высаживался на углу здания.
Все не то, чем кажется, — и люди, и ситуации, и обстоятельства. Воображение творит причудливый мир, а суровая действительность беспощадно разбивает его в прах. В рассказах, что вошли в данный сборник, мистическое сплелось с реальным, а фантастическое — с земным. И вот уже читатель, повинуясь любопытству, следует за нитью тайны, чтобы найти разгадку. Следует сквозь увлекательные сюжеты, преисполненные фирменного остроумия Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — писателя, слишком хорошо знавшего жизнь и людей, чтобы питать на их счет хоть какие-то иллюзии.
Любовь слепа — считают люди. Любовь безгранична и бессмертна — считают собаки. Эта история о собаке-поводыре, его любимом человеке, его любимой и их влюблённых детях.
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…
Многие задаются вопросом: ради чего они живут? Хотят найти своё место в жизни. Главный герой книги тоже размышляет над этим, но не принимает никаких действий, чтобы хоть как-то сдвинуться в сторону своего счастья. Пока не встречает человека, который не стесняется говорить и делать то, что у него на душе. Человека, который ищет себя настоящего. Пойдёт ли герой за своим новым другом в мире, заполненном ненужными вещами, бесполезными занятиями и бессмысленной работой?
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).