Отомщенное сердце - [13]

— Попробуйте выпить немного шампанского. Оно придаст вам аппетит.

— Вы думаете, мне нужен стимул… чтобы его повысить?

— Я знаю по опыту: когда вынужден долго обходиться без пищи и считаешь себя очень голодным, то, как это ни странно, получив наконец желаемое, внезапно теряешь охоту есть.

— Этому вас научила Африка?

— Да, — ответил он, — помимо великого множества других вещей.

— Я бы хотела узнать о них.

— Вам в самом деле интересно, или вы говорите так из вежливости?

В первый раз за все время она слегка рассмеялась.

— Мне действительно интересно, но, должна признаться, уже довольно давно не могла думать ни о чем, кроме собственных невзгод.

— Когда умерла ваша матушка?

Ему вдруг показалось, что она не ответит, но она промолвила:

— Два дня назад. Ее… похоронили сегодня утром.

И словно поняв, что он желает узнать, хоть я не спрашивал, она прибавила:

— Я продала мамино обручальное кольцо, ее одежду и все, что у меня было, для оплаты похорон. Но при всем при том священник, чтобы помочь мне, был вынужден обратиться в благотворительные фонды.

Она произнесла слово «благотворительные» так, что в ее устах оно прозвучало как бранное.

— Я понимаю, — кивнул Уоррен. — Значит, вы не имеете ничего, кроме того, что на вас надето.

— А н-надо ли нам… говорить об этом?

— Именно для того мы здесь и находимся.

— Очень хорошо… можете узнать правду, так или иначе. У меня нет ничего, и мне негде ночевать. При таких обстоятельствах река выглядит весьма гостеприимной.

— Если только вы окажетесь именно в ней, а не в какой-нибудь чрезвычайно неблагоустроенной тюрьме.

Она пристально посмотрела на него:

— Вы, похоже, совершенно уверены в том, что надо было помешать моему намерению. Однако в Сене каждый день обнаруживают тех, кому никто, не помешал утопиться.

— Вы одна из тех, кому повезло… или не повезло — смотря по тому, как вы к этому относитесь.

— Не повезло? Разумеется, мне не повезло!

Он раздумывал, что ответить, когда принесли курятину.

Курица, приготовленная со сметаной, была превосходна, к ней еще прилагался гарнир из картофеля под соусом соте и других овощей.

Как и предполагал Уоррен, Надя смогла съесть очень мало, несмотря на то что сделала несколько небольших глотков шампанского.

Потом она положила нож и вилку и умоляюще посмотрела на него.

— Простите… вы так добры… но вы совершенно правы… я совсем не могу… больше ничего есть.

Официант унес тарелки, и Уоррен заказал кофе.

— Не скажете ли вы теперь, — спросил он, — как вы оказались в такой ситуации, будучи явно человеком образованным и к тому же, что называется, настоящей дамой?

К его удивлению, Надя вздрогнула и опять отвернулась в сторону.

— Я… я не хочу быть с вами неучтивой, — молвила она, — но… я не могу ответить на ваш вопрос.

— Почему же нет? Наверное, я сумел бы вас понять, ведь я этого хочу.

— Эту историю я не могу никому рассказать… но мама и я… мы приехали в Париж, потому что… если вам угодно… мы скрывались… а денег у нас становилось все меньше и меньше.

Потом… мама заболела.

— Значит, вы потратили, что имели, на гонорары врачам!

Надя кивнула.

— Но врачи потеряли надежду. Они ничего не могли сделать для мамы, а она мучилась от боли, и я не сумела обеспечить ей должное питание и уход… может быть, это… к лучшему, что она… умерла. Я… хочу сказать… для нее так лучше.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. — сочувственно произнес Уоррен. — Нет ничего хуже, чем видеть мучения того, кого любите, и быть не в состоянии ему помочь.

В эту минуту он вспомнил о своем отце и мог представить, до чего же страшно было пережить все это сидящей рядом с ним девушке явно благородного происхождения.

— Я бы очень желал выслушать всю эту историю.

Она покачала головой.

— Я… я не могу. Скажу только: огромное спасибо за то, что угостили меня таким… восхитительным ужином!

Она посмотрела на него так, словно сейчас встанет и исчезнет, и он сказал:

— Вы не настолько наивны, чтобы думать, будто я могу уйти и оставить вас здесь одну.

Даже если б я дал вам сколько-нибудь денег, а мне это совсем не трудно, я бы не смог спать по ночам, гадая, что же произошло с вами.

Он улыбнулся.

— Я уверен, и вы думали бы о том же. Любой человек хотел бы знать конец истории, которую ему начали рассказывать.

— Возможно, у нее вообще нет конца.

— Вздор! Вы хорошо знаете, что это не так.

Одна глава подошла к концу, но жизнь в моем и вашем возрасте может оказаться куда более приятной в следующей части, нежели в той, которую мы только что завершили.

Казалось, ее глаза распахнулись во все лицо, когда она спросила:

— Что же… мне делать?

Это напомнило крик ребенка, боящегося темноты, и Уоррен ответил:

— У меня есть идея, она внезапно пришла на ум, как если бы ее высказал кто-то другой, но я отчего-то боюсь поделиться ею с вами.

— Вам незачем бояться.

— Очень хорошо, я скажу, хоть и рискую услышать, как вы назовете ее нелепой. Между тем она отчетливо оформилась у меня в мозгу, и все детали моего плана встали на свои места, как части китайской головоломки.

— Вы возбудили… мое любопытство.

Уоррен тем не менее увидел проблеск недоверия в ее глазах и понял: она боится, как бы его предложение, план или что бы там ни было не оказалось тем, чего она опасалась с самого начала.