Отныне и вовек - [29]

От капитана не укрылось, что Квелл подходит все ближе и ближе. А Квелл между тем не поднимал глаз. Капитан потянулся пальцами к его странной зеленоватой физиономии. И вдруг отдернул руку, словно обжегся. Вслед за тем он развернулся и поспешил к выходу из главного отсека; пропустив его, дверь с шепотом закрылась.

Последовала долгая пауза — по лицу Квелла мелькали тени его собственного будущего. Видеть такое было невыносимо.

А потом я услышал голоса членов экипажа, доносившиеся отовсюду, раз за разом.

— Комета «Франциск-двенадцать».

— Комета Галлея.

— Комета «Папа Иннокентий Третий».

— Комета «Великая Индия-восемьдесят восемь».

— Комета Алкивиада.

На огромном звездном экране я наблюдал бесконечное шествие комет, метеоров и звездных кластеров, зависающих в темноте.

— А что такое комета? — услышал я собственный голос. — Нет, правда, кто может знать? — ответил я сам себе. — Испарения Вселенной. Сгусток желчи Творца нашего. Квелл?

Мысли Квелла коснулись моего сознания.

— У меня на родине такие кометы называют паломницами, летучими странницами, голодайками. Соображаешь? В нашей истории столько же романтической чепухи, сколько и в вашей.

— В таком случае, — начал я, — у капитана свои причины искать комету, а у нас свои. Хорошее дело — загадка.

— Загадка, — повторил Квелл. — Пойдем-ка на боковую. Может, увидим сон, а в этом сне найдем и разгадку. Загадка. Загадка.

Посреди ночи я сквозь сон услышал какое-то шевеление. Квелл. Я почувствовал движения его разума у себя в мозгу, а потом уловил призыв: «Восстаньте и слушайте».

А вслед за тем прозвучало имя — и не только у меня в голове. Квелл произнес по слогам: «И-ли-я».

— Квелл, — позвал я шепотом.

Что совсем удивительно — голос, который я услышал посреди ночи, не принадлежал Квеллу: это был голос в его голове. Вызванный из прошлого голос Илии.

— Внемлющий да услышит! — В последний раз этот голос взывал ко мне на Земле — в церкви при космодроме. — Наступит такой миг, когда на борту этого корабля, в дальнем космосе, вы увидите землю, но земли не будет; застанете время, когда времени не будет — когда древние цари обрастут новой плотью и вернутся на свои престолы.

— Что это? — неслось из другого отсека, дальше по коридору.

— Да заткните же его, пусть умолкнет! — орал кто-то другой.

— Нет-нет, подождите, — зашептал я.

И Квелл продолжил голосом Илии:

— Тогда, вот тогда и корабль, и капитан, и команда — все, все погибнут. Все, кроме одного.

— Все? — переспросил кто-то.

— Кроме одного, — ответили ему.

— Все погибнут, — закончил Квелл не своим голосом.

После этого он молча вытянулся на койке и заснул.

Я перевернулся на другой бок, но сон как рукой сняло; меня не покидало ощущение, что вся команда лежала без сна до самого рассвета.

Часы в каждом кубрике тикали, напоминая о времени; наконец, вместо восхода солнца перед нашим мысленным взором появился ореол кометы в призрачной дымке, зависшей над койкой капитана, который оплакивал во сне собственную смерть.

* * *

Из бортового журнала первого штурмана Джона Рэдли: «Записи, датированные 400-м годом до нашей эры. По слухам, предвестием смерти Александра Македонского стало появление кометы Персефоны. Комета Палестрина прилетела в первом году нашей эры; это могла быть и Вифлеемская звезда. Вот и все, что подкреплено документами, а остальное не в счет. Главные составляющие тела кометы — это газ метан и снег, холодный снег».

* * *

Мне не спалось; я поднялся с койки, и ноги сами понесли меня к капитанской каюте. Из-за плотно закрытой двери доносился бессвязный бред.

— Ни за что! — слышал я сдавленные стенания. — Нет, ни за что, говорю тебе. Убирайся! Вон отсюда!

В коридоре появилась чья-то фигура: Рэдли. Я отпрянул в темноту, когда первый помощник забарабанил в дверь капитанской каюты.

— Капитан?

Тот отозвался из-за двери:

— Что? Что?

— Вам снился дурной сон, сэр, — сказал Рэдли.

Дверь открылась, и на пороге показался капитан с всклокоченной белой шевелюрой.

— Боже, мне снилось, что я падаю, падаю в космосе и этому нет конца. Дай прийти в себя.

— Прошу расписаться в вахтенном журнале, сэр, — отчеканил Рэдли.

— В четыре часа воображаемого утра? Ладно, Рэдли, хотя бы стряхну дурные сны. Пойду с тобой, распишусь. Как там наши компьютеры? Вычисляют?

— Плавятся, сэр, от такой загрузки.

— Торопишься меня опровергнуть?

— Вы утверждали, что правда на вашей стороне, сэр, — ответил Рэдли. — Я бы предпочел это доказать.

Капитан вышел в коридор, и я попятился еще дальше в темноту, хотя он и без того не мог меня увидеть. Они с Рэдли направлялись в сторону центрального отсека, а я крался следом.

— Я тебя насквозь вижу, Рэдли. Не лежит у тебя душа к этой погоне, ведь так?

— Если под «погоней» вы подразумеваете наши первоочередные задачи — нанесение на карту звезд и исследование миров…

— Нет, нет! Заверни-ка сюда! — произнес капитан, заходя в огромный центральный отсек, почти безлюдный в этот ранний час, и указал на звездный экран.

Светящееся трехмерное изображение парило в воздухе.

— Что тебе известно о путях темных планет и ярких комет?

— Очевидно, вам придется меня просветить, сэр, — ответил Рэдли.

— Что ж, просвещайся, — начал капитан. — Здесь тысячи тысяч звездных карт, утвержденных, заархивированных и рассортированных. Проведи рукой по этому пространству. Дотронься до длинного следа кометы Галлея; почувствуй жар кометы Малый Аллиостро. Вот они, плоды ночных сомнений и терзаний Господа, всех Его долгих дум. Бог видит радостные сны — появляются зеленые земли. Бог испытывает муки: из бескрайних врат Его воспаленных глаз и губ выплывает Левиафан. Он несется сюда! Я знаю способ встретить его лобовой атакой, дать отпор за шесть недель до того, как он уничтожит Землю. Мы должны поторапливаться, чтобы застать его врасплох.