Энвер-паша осознал бессмысленность своих действий и решил более не тратить войска, и так немногочисленные, а сделать ставку на оборону непосредственно города. Русские дьяволы наверняка застрянут в уличных боях, а тем временем с фронта подтянутся новые части, и гяуры проклянут тот день, когда они увидели свет дня. На улицах Стамбула лихорадочно строили баррикады, в домах закладывали мешками с песком окна, обкладывали ими же стены первых этажей. Остатки гарнизона и личной гвардии султана Мехмеда V, спешно собранные в столице подразделения мустахвиз и редиф[114] – все они готовились к бою. Все-таки это – значительная сила, и можно рассчитывать на то, что русских удастся если и не остановить, то хотя бы задержать…
С рассветом передовые батальоны уже входили в город и сразу растекались штурмовыми группами по улицам и переулкам. Ветераны, подготовленные именно к городским боям, легко опрокидывали заслоны из спешно собранных войск, и даже потеря двух броневиков уже ничего не решала. Повреждённые машины буксирами уволокли в тыловую зону, а остальные продолжили нарезать подтягиваемые резервы в мелкую сечку.
Гремели взрывы, сносившие целые дома, тяжело бухали выкаченные на прямую наводку гаубицы, в два-три снаряда прокладывавшие новые улицы, чадно полыхал напалм, выжигавший узлы сопротивления. Рокотали пулеметы и автоматические пушки, грозными призраками войны ползли по кучам битого кирпича и камня бронеавтомобили. И над всем этим стоял жуткий вой – плач гибнущего города, который вдруг оказался в самом эпицентре вселенского ужаса.
К полудню, легко раздавив сопротивление оставшихся чахлых батарей, к Стамбулу подошёл русский флот. На флагманском линкоре «Императрица Мария» грозно рыскнули орудийные башни, поползли вверх многотонные стволы. Это адмирал Колчак отдал приказ поддержать десант корабельным огнем.
Но дредноут не сделал ни одного выстрела. Рядом с Колчаком вдруг, словно из-под броневой палубы вырос Анненков, который резко рванул командующего флотом на себя и прошептал ему в самое ухо:
– Отставить! Пристрелю! – И тут же под ребро адмиралу ткнулось что-то твердое.
От изумления и ужаса Колчак не сумел выдавить из себя ни звука. А Анненков продолжал:
– Командуй «Отставить!», твою мать! Пять секунд… Четыре… Три…
– Отставить! – дурноматом заголосил Александр Васильевич. – Отставить! Отставить!
Все в рубке в изумлении уставились на командующего флотом. Тот рвал ворот кителя, хватал воздух, точно вытащенная на берег рыба, и смотрел на всех выпученными мутными глазами…
– Я тоже полагаю, что сейчас открывать стрельбу по городу нецелесообразно, – раздался спокойный голос Анненкова. – Велика вероятность накрыть своих: кто его знает, как они там с турками перемешаны?
И корабельные орудия молчали…
К четырем часам все было кончено. Над султанским дворцом и над руинами германской военной миссии взлетели и затрепетали знамена Отдельной Георгиевской патроната Императорской фамилии штурмовой дивизии.
Султан Мехмед[115] наблюдал за вакханалией штурма с нескрываемой тревогой. И не напрасно. Вот затрещали выстрелы уже возле самого тронного зала, вот рухнули снесенные ударами запертые двери. Завизжали женщины, а перед Мехмедом V вдруг возникли солдаты в черной форме. Один из них, молодцеватый усач со странным ружьем в руках и довольной улыбкой на измазанном копотью лице, обвел всех присутствующих взглядом, высмотрел султана и рявкнул:
– Взять! – Потом огляделся и спросил: – По-русски кто-то понимает? Выходь тады, нам толмача надобно!
Вышли несколько человек, которых тот быстро проэкзаменовал на знание великого и могучего.
– Годится, – вынес свой вердикт усач. – Это – султан? – ткнул он стволом в сторону растерянного Мехмеда, которого держали за руки двое таких же страшных русских солдат. – Султан? Вот и ладушки. А ну, толмачьте своему султаше, что убивать мы его не будем, а сейчас честь по чести поведем к командиру, капитуляцию подписывать… – Он вдруг задумался, завел очи горе, явно что-то вспоминая, и хлопнул себя по лбу. – Сабля его где? Эта? – он ткнул в руки вконец ошалевшему старику изукрашенную драгоценными камнями саблю. – Держи, дед. Ща ее командиру отдавать будешь. Переведите ему…
– … Командир?
Львов обернулся и увидел Чапаева.
– Командир, докладываю: султашку захватили, готов подписать капитуляцию и вот саблю тебе отдает, по законам военного времени. Ну, чего стоишь? – толкнул он вперед полного старика в расшитом золотом мундире. – Давай, топай, кланяйся и саблюку свою отдавай.
Приведенные придворные в разнобой перевели речь Василия Ивановича, и султан Мехмед тяжело шагнул вперед. Протянул свою саблю:
– Кому я отдаю символ своего военного счастья? – спросил он по-немецки.
– Генерал-майор русской армии Львов, – ответил Глеб, не менее султана шалея от происходящего.
– Я прошу вас, генерал, позаботиться о людях, – попросил Мехмед.
– Он о людях просит позаботиться, – сказал Львов Чапаеву.
Тот кивнул головой:
– Так чего тут просить, командир. Мы их уже… того…
– Не волнуйтесь, – сообщил султану Львов. – О них уже позаботились…
Еще через час в изрядно поврежденном дворце появились Анненков и Колчак. Львов встретил, будучи изрядно навеселе.
