Львов бесшумно отвел ветку и вгляделся в наступающие сумерки. Ага, вот и он, красавчик. Клиент. «Наш интересант», как говорит Рябинин. Офицер. Командир отдельной саперной роты. Гауптман, надо полагать. Хотя может оказаться и майором, но это хуже. Если майор застрял на должности комроты – хреновый это майор. Разве что из молодых да ранних, но это тоже не айс. Выскочек не любят и инфу дают в обрез, только то, что действительно необходимо. Но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. А ворованному – тем более…
Штабс-капитан махнул рукой, и рядом с ним материализовался ефрейтор Семенов. Львов указал ему на часового, потом провел ребром ладони по горлу.
– Слухаю, вашбродь, – чуть слышно выдохнул ефрейтор и исчез. А через десять минут исчез и часовой. Беззвучно, словно испарился…
Львов поднялся и, почти не таясь, двинулся к дому, в котором скрылся немецкий офицер. Следом за ним тенями встал и пошел добрый десяток бойцов его бывшей роты. Не оглядываясь, штабс-капитан показал рукой на окна, затем растопырил пальцы. От группы отделились четверо с Чапаевым во главе и бесшумно переместились к обоим окошкам мазанки. Все так же не спуская глаз с крыльца, Львов хлопнул себя по бедру, где вместо положенной шашки висел длинный кинжал. Этот жест означал требование обойтись без стрельбы. А уже в следующее мгновение штабс-капитан распахнул слабо скрипнувшую дверь.
– Wer da?[26]
– Nicht wichtig[27], – ответил на том же языке Львов.
И коротко двинул поднявшегося ему навстречу гауптмана под ухо рукоятью кинжала…
– Ну вот, – Львов развалился на скамье, закинув ногу на ногу. – Вот тут все документы, которые имелись у нашего очаровательного гауптмана фон Данвица, – на стол легла битком набитая холщовая сумка. – А вот тут, – он небрежно бросил на стол кожаный планшет, – приказы от командования.
Он вкусно затянулся «зефириной» и выпустил в потолок струю ароматного голубоватого дыма.
Штабс-капитан гордился своей разведкой и ожидал похвалы.
– Гауптман за дверью? – больше для проформы поинтересовался Анненков.
– Ну, так. А где ж ему быть, болезному? – Львов ухмыльнулся улыбкой довольного чеширского кота. – Заносить?
– А что у него с ногами? – удивился Анненков-Рябинин. – «Что он там натворил с пленным? Колено прострелил для сговорчивости? Мог, зараза…» – пронеслось у него в голове.
– Да все нормально у него с ногами, – хмыкнул штабс-капитан. – Я просто приказал его в брезент запеленать и нести.
– Зачем?!!
– А для испуга. Что пугает больше всего? Непонятное. Ну, вот я и… – и он неопределенно помахал рукой.
«Вот ты ж, психолог недорезанный! Курс психологии за речкой проходил, зачеты в Тирасполе сдавал, а диплом на Балканах защитил…»
Тем временем два здоровенных ефрейтора втащили слабо дрыгающийся сверток и, небрежно раскрутив его, вытряхнули на земляной пол расхристанного человека в форме немецкого офицера. Тот еще несколько минут неподвижно лежал, хватая ртом воздух, потом надсадно закашлялся, с трудом приподнялся и неуклюже сел прямо там, где лежал.
– Mein Gott! Was wares?[28] – выдавил он из себя, глядя бессмысленными глазами на Анненкова.
– Вы в плену, гауптман, – есаул подошел поближе и слегка наклонился над немцем. – Прошу вас быстро и четко отвечать на мои вопросы. Это и в ваших интересах: мне необходима информация, и я ее получу. А вот какими методами – зависит только от вас…
– Господин есаул, а давайте я ему ногу отрежу, – предложил на неважном немецком Львов, напуская на себя самое зверское выражение. – Заодно и поедим, а?
– Слушай, кончай дурака валять! – обронил Анненков-Рябинин уже по-русски. – Тоже мне, доктор Фрейд отыскался.
– Почему Фрейд? – удивился Львов-Маркин. – Я ж не яйца ему предложил отрезать…
– Заткнись, а?
– Все, все, уже заткнулся.
Напуганный до полусмерти гауптман отвечал быстро, не запирался и лишь изредка бросал полные ужаса взгляды на Львова, видимо, ожидая, что этот сумасшедший русский сейчас действительно начнет резать его на куски. И именно поэтому прозевал тот момент, когда Анненков-Рябинин со словами «Ну, вот, похоже, и все…» неуловимым движением ударил пленника шомполом в ухо.
– Едрить, – только и смог произнести Львов, глядя на завалившееся кулем тело. – И эти люди запрещают мне ковырять в носу?[29]
– А нечего в нем ковыряться, – усмехнулся одними губами Анненков. И, окинув товарища внимательным взглядом, добавил: – Смотрю, ты чем-то недоволен, твое благородие?
– Хм-м, – откашлялся Львов. – Знаешь, я, может, и не вовремя сейчас влезу, но все-таки ты мог бы мне и моим ребятам хоть спасибо сказать. За такой-то подарок… – И он указал на валявшееся на полу тело.
Рябинин помолчал, затем взъерошил буйно вьющиеся иссиня-черные анненковские волосы и в свою очередь спросил:
– Спасибо? А за что, собственно? – и, предваряя возражения или вопросы штабс-капитана, пояснил: – Вы просто выполнили свою работу. Выполнили нормально. И за что же тут благодарить? Ты вот, когда инженером был, что, каждый раз рабочих благодарил за то, что они смену отстояли? Или за то, что продукция без брака получилась?
Львов задумался, а затем произнес:
– Ну, нет, конечно, но иногда – хвалил. Особенно, если одна бригада свою работу выполнила, а остальные – нет.
