Отморозки 2 Земляной Орлов - [4]

Распутин согласно кивнул и задумался, уперев бородатый подбородок в кулаки.

- Ты мадерку-то пей, пей, - предложил он Борису. - Хорошо, собака, голову просветляет...

- Не люблю я ее. Сладкая и дымом пахнет.

- Так может коньячку приказать? Ты скажи, не чинись...

Анненков отказался и тоже задумался. Над столом повисла тягостная тишина...

- Жандарм родился, - усмехнулся Борис.

- Все слово боятся сказать? - понятливо хмыкнул Распутин. - Ага, ага...

- Слушай, а если это активизировать? - спросил Анненков внезапно. - Смотри, что выйдет: царь лезет на рожон против Антанты, масоны резко активизируют свои действия, и царя отрекают от престола.

- И что? - заинтересовался Распутин. - Дальше-то, что?

- А вот что, - Борис хитро, очень по-Ленински, прищурился. - Семья царя прячется у нас в дивизии, и хрен ее оттуда кто вынет. А в манифесте об отречении он пишет, что передает власть русскому народу, народу-победителю. Под этим соусом мы печатаем подложный манифест, где говорится, что не только власть - народу, но еще и земля - крестьянам, фабрики - рабочим, и мир - народам. Типа: 'Мир без аннексий и контрибуций'.

- Ну?!

- Гну! После этого никакое Временное Правительство в России не удержится, если не станет проводить в жизнь декларированное в этом манифесте. И никакие масоны тут не помогут, а большевикам, которые только одни и смогут взять власть, ни император, ни его семья никаким образом мешать не станет. Наоборот: большевики с него пылинки сдувать станут. Пенсию от государства дадут, парочку дворцов оставят, а то, глядишь, и к себе затащат!

Тут Анненков расхохотался, живо представив себе престарелого Николая II со значком '50' на лацкане пиджака. Распутин, сумевший увидеть тоже самое сперва озадаченно насупился, но считав из мыслей собеседника необходимую информацию, тоже захихикал.

- Может и пройти, - проговорил он, отсмеявшись. - Попробую папашку подпихнуть. А ты, давай-ка, тоже не сиди сиднем: вона цесаревна по тебе сохнет, так и ее подтолкни. Амурчиков там подпусти, а под этим соусом - скажи-ка, мол, дорогая, папеньке-венценосцу: не тяни, мол, с политикой и переговорами с Германией.

Услышав это, Борис, не сумев сдержать эмоций, изумленно вылупился:

- Гриша, друг дорогой, а ты часом не заболел? Какая еще, на хрен, цесаревна?!

Распутин лукаво улыбнулся:

- Куда ты там ее пристроишь: на хрен, али еще куда - то твое дело. А цесаревна - да Ольга ж! Сохнет по тебе девка, истинный крест - сохнет. А ты и не видишь... Сухарь ты черствый!..

И он снова рассмеялся мелким, дробным смехом...

После этой встречи, Анненков-Рябинин наконец решил обратить внимание на цесаревну. Собственно говоря, ситуация с лямур а труа его несколько напрягала: Сашенька, конечно, прекрасная девушка, но... Все-таки во времена его молодости это считалось развратом, а развратником полковник спецназа никогда не был. Машиной смерти, универсальным солдатом, хорошим наставником - был, а вот развратником - нет. И кроме того Львов-Маркин уже давно стал ему настоящим другом, а как поется в старой песне: 'Ну, а случись, что он влюблен, а я на его пути, уйду с дороги - таков закон: третий должен уйти '.

Так что Борис решил обратить свое благосклонное внимание на Ольгу свет Николаевну, хотя и тут тоже наблюдалась какая-то неправильность: девица Императорской фамилии сперва оказывала знаки внимания тому же Львову. Но тут Глеб сразу пояснил: нет у него ничего с цесаревной, не было и никогда не будет...

- ...Вот же ж - герой девичьих мечт, чтоб им, дурам, пусто было! - кипятился Львов. - Морда - вся в шрамах, зубы - наполовину стальные, молодые солдатики от моего вида потихаря крестятся, а этим, вишь, неймется! 'Ах, генерал, вы герой! Ах, вы, верно, ничего не боитесь! Вы - точно старинный рыцарь! И в бой идете ради своей дамы сердца, ведь правда?!' - зло передразнил он кого-то писклявым голоском. - Так что ты даже не думай, Борь: действуй!..

Анненков принялся действовать и буквально на третий день уже катался с цесаревной на лодке, мучительно вспоминая какие-нибудь подходящие к данному моменту лирические стихи или томные романсы. Впрочем, тут ему неожиданно помогла Сашенька, подсказав несколько вещей Эдуарда Асадова , которого она нежно и трепетно любила в прошлой будущей жизни и знала наизусть не менее двух десятков стихотворений. Кроме Асадова в дело пошли лирические песни Высоцкого и бессмертное 'Жди меня' Симонова, так что цесаревна размякла и 'поплыла'. Расставаясь она неожиданно крепко обняла своего кавалера, прижалась к нему, и жарко шепнула:

- А ты вовсе не страшный. И никакой не муфлон, - после чего Анненков сохранил спокойное выражение лица лишь титаническим усилием воли...

Роман с цесаревной развивался бурно и страстно, девушка то ли изголодалась, то ли просто хотела чего-то эдакого, неземного - того, чего здешние кавалеры дать не могли. Анненков-Рябинин слишком сильно отличался от ровесников из нынешнего времени своим виденьем мира и ситуаций, своими представлениями об ухаживании, любви, приличном и неприличном... Ольга чувствовала себя победительницей: ни у кого нет ТАКОГО возлюбленного!