Откуда соколы взлетают - [26]

Над Белой Церковью привязался к одному такому У-2 «мессер». Куда деться? Со ста верстами в час крейсерской скорости от пятисот «мессеровских» недалеко убежишь. Сесть… Куда, внизу город — своих подавишь. Приладился и завертелся потихоньку вокруг колокольни на малом газку: видно, как «палка»[19] крутится. Ну, немца, естественно, заело самолюбие, с самопряхой русской справиться не может, решил на диаметрах эту тарахтелку ловить, пикируя издалека. Садит изо всех видов вооружения через окна звонницы — только колокола гудят. Целый набат. Народ сбежался, что за притча, звонарь внизу, а колокола стоном заходятся.

— Айда лезь, — посылают, — кто там пакостит, не зря ероплан вьется.

Потом уж только сообразили, что фашист за ним охотится.

Доохотился — горючее уж кончилось, когда спохватился. Сел за городом — и вот они красноармейцы тут как тут, хэндэ хох!

Нехватка самолетов заставила сначала отказаться от звеньев из троек и воевать в паре. Но и пары не находилось, летали по одному. Летчикам-истребителям предоставлялось право самим находить цель и уничтожать ее. Только уничтожать, ибо тут уж или — или… Называлось это вольной охотой. И во всех родах войск ширилось снайперское движение, изобретались новые тактические приемы в неравных боях. И Военный совет поддержал предложение политуправления Волховского фронта о развитии снайперского движения и проведения первого слета снайперов. Прибыли на слет в июле 1942 года не только стрелки-пехотинцы, но и артиллеристы, минометчики, танкисты, летчики — всего 130 человек. Летчик-истребитель Герой Советского Союза старший лейтенант Михаил Галкин был среди них.

«…В последний бой… летит стальная эскадрилья»

Эскадрильей только раз и слетали на второй, день после прибытия. Через неделю от полка четыре боеспособных машины осталось, технари пармовские латать пробоины не успевали, в решете возвращались с заданий.

«Летит стальная эскадрилья»… Отлетали эскадрильями. Галкину в этой песне нравился лишь мотив, потому что стальными в тогдашних самолетах были только стрелки авиакомпасов.

Курский соловей Кеша Игошин, он все ее насвистывал «неся распластанные крылья», ехал под Смоленск в часть назначения из Ворошиловградской школы военных пилотов. На станции Золотухино выпорхнул из вагона и явился в полк с молодой женой и в новых яловых сапогах кустарной работы: фабричных по его ноге так и не могли подобрать за два года учебы. Поначалу после команды «Отряд… отбой!» к его кровати как на экскурсию ходили. Сравнивали подошвы своих сапог с кешиными ступнями, измеряли длину и ширину их логарифмическими линейками и определяли площадь — где-то около шестисот квадратных сантиметров получалось. Анекдот сочинили: приехал якобы Кеша Игошин в райцентр на базар — по радио над площадью о новых налогах на колхозников передают. Дослушал до конца…

— Ну и жмуть…

— Кто: «жмуть»? — милиционер в гражданском тут как тут.

— Та хто… Сапоги.

— Какие сапоги, ты же босиком.

— А вот, только что продал…

Казенные тогда на родной станции Золотухино Кеша, видимо, действительно продал и за ту же цену стачали ему по заказу до того изящно, что чуть ли не спать ложился в тех чеботах счастливый, за кои-то веки ноги в них как дома.

И с ходу — на аэродром, ибо из вновь прибывших он один остался не аттестованным по самолетовождению. Вручили планшет с картой, отвели пять минут на изучение маршрута-треуголки — и лету. Час лишнего прождали, прождали два, а излишков горючего — на полчаса.

Молодуха в рев:

— Разбился…

— На У-2? — успокаивают ее. — На этом захочешь — не разобьешься, он как бумажный самолетик сам сядет. Не плачь, явится твой Иннокентий.

Явился, конечно. За ним на поводу пара волов, за М-2 — У-2 на буксире. Народу, — и военного, и гражданского, — сбежалось как на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Кому ристалище, а Кеше позорище. Позор — ладно, в особый отдел вызвали.

— Почему произвел посадку где не положено?

— Бензин кончился.

— Почему кончился?

— Долго летал. Потерял ориентировку и не смог…

— Почему потерял?

— Компас испортился. Куда ни поверну — там и север.

— Хорошо, проверим. Пока свободен.

Проверили — исправный компас. И уже не вызвали — доставили на допрос. В третьем часу ночи.

— Сядь вон туда к стене и вспомни, работал или не работал компас. И кому и какие сведения передал? Рассказывай и поживее.

Сел. Закинул нога на ногу, сверкнув подковой во весь каблук. Смотрел, смотрел на нее военный дознаватель — и, гляди-ка ты, вдруг смешно ему стало.

— В этих сапогах летал?

— В этих, — кивнул Игошин.

— И подковки из курского железа? Все ясно, иди домой. Иди, иди. Северный полюс где, а у тебя на каждой ноге по курской магнитной аномалии.

Теперешние ЯКи в общем-то неплохие машины, единственный недостаток которых — водяное охлаждение. Это не трактор, не остановишься, не заглушишь мотор, чтобы заклепать трубку радиатора в том месте, где она потекла.

— А прижмет — додумаемся и до такого, — усмехнулся Михаил.

Он возвращался с фронтового слета снайперов, и теперь только начинал понимать, что зря отказывался поехать на него: разговор шел дельный. А главное — Суворова вспомнили: воюй не числом, а уменьем. Шапками хотели забросать. Европу шапками не забросаешь.