Откуда приходят названия - [3]
О Свечном переулке стоит рассказать отдельно. Наверно, многие читали роман Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев» или же смотрели фильм Леонида Гайдая, поставленный по этому роману. Кто знаком с «Двенадцатью стульями», тот, безусловно, помнит незадачливого отца Федора, мечтавшего о своем свечном заводике и потому охотившегося за стульями из гарнитура, в одном из которых были спрятаны бриллианты. Свечные заводы появились в России при Петре I, а до того производством занимались «охочие люди», как правило, купцы. Они и изготавливали свечи, и продавали их. Свечи делались красного цвета либо с красным оттенком.
И вот в Петербурге иноземец Ян Рыцунский, приглашенный царем Петром, по воле правительства наладил производство свечей из беленого воска. Свечи стали изготавливаться разными по форме и по весу. По мнению иноземца, такое разнообразие должно было способствовать повышению продаж. Но не тут-то было. Эти свечи народ не желал покупать. Сам Ян Рыцунский считал, что его свечи, более качественные и дешевые, просто-напросто «российскому народу еще необыкновенны». Однако в народе говорили, что они «сделаны с салом» и потому не могут употребляться в церквах. Сам Рыцунский был уверен, что народ против его свечей подговаривают попы церквей Николая Чудотворца и Рождества Богородицы.
В дело вмешался Священный синод, который заставил принять решение «красного воску свеч во святых церквах не употреблять». Так повсеместно появились свечи из беленого воска. Произошла эта история в 1723 году, а 20 августа 1739 года в российской столице появилась Свечная улица, превратившаяся затем в переулок. Название было дано по свечной слободе, в которой она находилась. Ну а в слободе жили те, кто был занят на производстве свечей для петербургских храмов. Именно здесь впервые в России стали изготавливать свечи из беленого воска.
Разъезжая улица
Параллельно Свечному переулку проходит Разъезжая улица. Это тоже «умышленное» название – вряд ли его мог придумать народ, но оно оказалось очень удачным, может быть, потому что тоже напрямую связано с профессией ее обитателей. В конце улицы вдоль старого Московского тракта (нынешнего Литовского проспекта) находилась Московская Ямская слобода. В ней жили ямщики, обслуживавшие тех, кто путешествовал из Петербурга в Москву. По Разъезжей улице – а это тоже старая, еще новгородских времен дорога – они «разъезжались» в разные стороны. Прекрасная метафора!
На Адмиралтейской стороне, то есть в левобережной части города, мы находим еще несколько имен, напоминающих о занятиях ее жителей. Это Столярный переулок, где жили столяры того же самого Адмиралтейского ведомства. Это Канонерская улица, изначально Канонирская, – здесь селились канониры, морские артиллеристы. Это Мастерская улица, долгое время их было две, Малая и Большая, но в 1912 году Большую Мастерскую включили в Лермонтовский проспект. Это Прядильный переулок, хранящий память о слободе ткачей-прядильщиков, отсюда же и река Пряжка. Это Лоцманская улица, тоже наименованная в 1739 году. Потом ее имя благополучно забылось – на всех планах второй половины XVIII и начала XIX века она проходит как Армейская, но в 1820-е годы прежнее название вспомнили, и с тех пор оно не менялось. И, конечно, это Большая, Средняя и Малая Подьяческие улицы.
Появление большого количества Подьяческих весьма символично для имперской столицы. Петербург недаром еще с петровских времен стали называть чиновничьим городом по аналогии с купеческой Москвой. Дьяки и подьячие, то есть помощники дьяков, делопроизводители – нужны были молодому городу в большом количестве для того, чтобы состоять и при гарнизонной канцелярии, и при важных персонах, а впоследствии и в массе государственных учреждений, которые переезжали из старой столицы в новую. Спрос на делопроизводителей был велик, как и вообще на людей, обученных грамоте.
Спрос, как известно, порождает и предложение. Дефицит грамотных людей, к коим, безусловно, принадлежали подьячие, приводил к тому, что они бессовестно набивали себе цену. К оплате их труда за написание того или иного документа практически всегда добавлялись подарки. Это не считалось предосудительным. И даже известный русский прожектер, писатель и экономист того времени крестьянин Иван Посошков писал по этому поводу: «А буде же кто тебя чем подарит, дабы ты прилежнее трудился, то и сна у себя убавь, и тщися, чтобы не туне был ево тебе подарок; велми бо грешно человеку тунеядцем бытии». Он же определял и взятку, которая отличалась от подарка тем, что давалась за то, что подьячий за мзду мог запросто «виноватого поправливати, а правого – провинивать».
Последнее частенько водилось за подьячими, поскольку сохранилось немало документальных свидетельств их жития, говоря современным языком, не на одну зарплату. Главное же свидетельство – народные пословицы и поговорки: «У подьячего светлая пуговка души заместо», «Подьячий и со смерти за труды просит», «Подьячий породы собачей», «Подьячего бойся и лежачего».
С написанием этого слова и, соответственно, названий улиц произошла интересная история. До 1918 года оно писалось через твердый знак – Подъяческие. Но по реформе 1918 года твердый знак в русских словах был сохранен только на стыке приставки и корня («подъезд»), а поскольку корень этого слова – «дьяк», то теперь оно должно было писаться через мягкий знак. Тем не менее на всех довоенных планах стоит «Под’яческие» (противники революции в пику реформе продолжали ставить твердый знак на конце слова, эту литеру вообще убрали из типографий – так и появился вместо твердого знака апостроф).
