Открывая Итаку - [9]

Ларсон ждал их в кулуаре, нервно покуривая пахнувшую свежим медом сигару. Лицо у него было такое мрачное, что Билль со своей обычной непосредственностью предложил:

— А не съездить ли нам в Пратер?..

* * *

Вагонетка стремительно мчалась вниз по покатому спуску «горки». Навстречу ей стремительно неслось ее отражение в пруду. Михай вцепился руками в спинку переднего сидения. «Теперь!» Отражение разлетелось вдребезги и исчезло. Скользя по металлическим рельсам, вагонетка рассекала воду заостренным носом. Сидя на скалах, среди воды, влюбленная пара дружески кивала космонавтам шаровидными касками. Чуть дальше, в отведенном для них уголке, дети играли в горелки, оседлав маленькие подводные мотороллеры…

Прежде чем войти в бар-автомат, профессор оглянулся на пруд, в который как раз погружалась другая вагонетка.

— Ускорение намного меньшее, чем на вращающемся кресле, и все же у меня захватило дух, — сказал он.

— И у меня тоже, — признался Матей. — Вероятно, потому, что здесь мы на «гражданском положении».

Окинув их скучающим взглядом, Ларсон вошел в бар. Когда они догнали его, он уже сидел за кубическим столом, посереди которого сверкала клавиатура автоматического распределителя.

— Что пьем? — спросил Билль.

— Я слышал, что выпущен в продажу новый коктейль: клубника, ананас и кокосовое молоко, — подсказал Матей.

— Оставь ты меня в покое со своими новшествами! — вспылил Ларсон. — Сегодня я хочу рюмку «проперголя»!

С этими словами он нажал на клавиш. Окошко открылось, и на столе появился меленевый флакон с жидкостью, отливавшей чудесным фиолетовым цветом.

— Одну только рюмку, Свен, — негромко произнес профессор. — Мы вылетаем завтра ночью.

II

Космический корабль ждал их, нацелившись носом в звезды. Его стройный остов — сочетание продолговатых и округлых линий — обладал странной, почти одухотворенной красотой вещей, в которые люди вкладывают свои мечты.

При виде его, Матея охватило уже испытанное им чувство, в котором, если бы не боязнь иронических замечаний товарищей, он признался бы им, поглаживая кончиками пальцев сверкающую обшивку аппарата. Совладав с собой, Матей поднялся на платформу лифта и окинул прощальным взглядом опаловое небо, здания космодрома, почтовые и пассажирские ракеты… Он вдруг осознал, что покидает все эти и другие, еще более близкие ему места надолго, быть может, навсегда. До сих пор он непрестанно жил миражем этого дерзновенного полета. Все более трудные испытания, которым их подвергали, тысячи исписанных схемами, формулами и уравнениями страниц, — все это заслонил теперь образ стремительно взлетающего в небо в вихре пламени «Альбатроса». А теперь, в момент расставания, он был не в силах оторвать свой взор от красот, на которые раньше смотрел с равнодушием привычки.

Мегафоны снова выкрикнули свой повелительный призыв: «Просим всех покинуть пусковую площадку! Последний электробус отходит через пять минут!» Как бы желая придать больший вес словам, лучи прожекторов, перестав мести землю, сконцентрировались на группе людей, над которой господствовала высокая фигура Свена Ларсона. Здесь были и не решавшиеся расстаться со своей «добычей» репортеры, и поклонницы космонавтов с охапками цветов в руках…

Инженер еще раз улыбнулся перед телесъемочными аппаратами «Терравидения», вырвался из толпы окружавших его охотников за автографами и направился к лифту. На губах его играла улыбка. Правда, механическая, резко контрастировавшая с затуманившим его лицо выражением беспокойства.

«Ничего, пройдет у него это, — подумал Матей. — Времени у нас достаточно».

Лифт бесшумно остановился. Со стороны березовой рощи донеслось чуть ощутимое дуновение ветерка. Полной грудью вдохнув его, Матей переступил порог, пытаясь совладать с дрожью губ.

* * *

Сдавленный антигравитационным комбинезоном, Матей чувствовал себя бессильным, как куколка шелковичного червя в своей колыбели. Руки, ноги и все его тело были раздавлены нарастающей тяжестью ускорения. Каждый вздох требовал болезненного усилия.

Над ним, как в тумане, плавали циферблаты. Сначала он было подумал, что это дым от тлеющего где-то в утробе космического корабля пожара. Он хотел закричать, но не смог издать ни единого звука. Он был не в состоянии даже вращать глазами в орбитах.

Он уже было почти потерял сознание, когда вибрация гигантского снаряда вдруг изменила свой ритм и давящая на него тяжесть начала уменьшаться. Через несколько секунд мотор замолк. Все еще одурманенный, Матей услышал голос пилота:

— Мистер Громов!

— …

— Профессор! Почему вы не отвечаете?

Громов тихонько рассмеялся — слабым, отдаленным, как эхо, смехом:

— Ты испугался, Билль? Я только что пришел в себя…

— Как вы себя чувствуете? Хотите, я подойду к вам?

— Нет, нет, не надо! У вас и без того достаточно хлопот с вашими аппаратами. Свен и Матей ближе.

— Но оба молчат!

Матею удалось разорвать сжимавшее ему горло железное кольцо.

— Астроном на своем посту! — прошептал он. — Посмотрим, что со Свеном.

— Ну, раз вы пришли в себя, — облегченно вздохнул Громов, — значит, все в порядке.

На земле, во время специальных испытаний, Ларсон лучше всех переносил резкое ускорение. Теперь он лежал неподвижно, с крупными каплями испарины на лбу. Выхватив из сумки с набором медицинских принадлежностей ланцет, Билль лихорадочными движениями разрезал эластичную крилоновую ткань костюма и приложил ухо к груди инженера. Сердце билось чуть слышно, как крылья бабочки, но все же билось.