Открытое море - [2]

«Ну и погода! Садитесь в зале, ближе к огню. Я сейчас подам вам. Пожалуй, сегодня не грех и коньячку выпить, не правда ли? Такой погоды я не помню уже несколько лет. В наших местах это редкость».

Раздевшись, я сел за столик к камину. Толстые поленья, потрескивая, таяли в огне, превращаясь в кучку рубиновых угольев. Причудливый красный свет освещал комнату.

Было необыкновенно приятно чувствовать, что ты сидишь у огня, что тебе некуда торопиться, и через минуту приятное тепло разольется по твоим жилам, согревая душу. А за окном льет дождь, дует холодный ветер, пронизывая насквозь запоздалых путников.

Дождь стучится в окно, но зная, что его не пустят погреться к огню, тонкими слезливыми струйками сбегает по стеклу на улицу.

Ветер гудит в трубе то грозно, то жалобно, тоже просится в комнату, и, не попав к теплому камину, еще злее хозяйничает на улице, качает суда у причалов, носит обрывки облаков по небу…

Хорошо в такую погоду сидеть в уютном «Тарханкуте». «Вот, — проговорила появившаяся буфетчица и поставила на стол поднос с рюмкой на высокой ножке, — к сожалению, я не могу поболтать с вами. Очень много дела. Нужно закончить все подсчеты за этот месяц. Сидите как дома. Вряд ли еще кто-нибудь заглянет в такую погоду. Если хотите, я внесу лампу».

Я отказался от лампы. Так хорошо было сидеть у камина в полумраке.

Наташа вышла, и я услышал, как она уселась за конторку.

Некоторое время я сидел неподвижно и смотрел на огонь.

Внезапно в комнату ворвался порыв холодного ветра, хлопнула входная дверь, и в буфет вошел человек.

Он стряхнул дождевые капли с плаща, разделся и сел за столик напротив меня. Сначала я не мог рассмотреть его лица, но затем он повернулся, и зарево огня от камина осветило его лицо и фигуру. Я увидел нечто необычайное. Передо мной был человек, одетый в черный бархатный камзол, на рукавах и у шеи белели кружева. На ногах были широкие лакированные ботфорты. С пояса свешивалась длинная шпага, какие носили моряки несколько столетий назад. У него было мужественное, очень бледное лицо, с твердо очерченными губами, над которыми виднелись черные тонкие усики. Густые каштановые волосы спускались до плеч.

Удивительные глаза его, изумрудно-зеленые и бездонные, как океан, смотрели на меня в упор.

«Хозяйка! Коньяк! Да поживее. Кровь застыла в жилах», — услышал я немного глуховатый, но очень приятный голос.

«Да, сейчас!» — отозвалась Наташа, и через минуту перед гостем стоял бокал янтарного коньяка.

Незнакомец сделал глоток и протянул ноги к камину. Мы сидели молча минут десять.

Было что-то напряженное в этой тишине, иногда прерываемой треском поленьев да завыванием ветра. Наконец человек медленно повернул голову ко мне и проговорил):

«Вы моряк, кажется? Я сужу по костюму. Об этом также говорит синий якорь, вытатуированный на вашей руке. Скажите, вы когда-нибудь огибали мыс Доброй Надежды?»

«Да, мне пришлось проходить там однажды», — ответил я.

«Проклятое место! Проклятое трижды!» — в зеленых глазах моего собеседника вспыхнули ужас и ненависть.

Затем глаза его потухли и он задумчиво сказал:

«Так хочется иногда поговорить с кем-нибудь из живых людей! Возможно, вам приходилось слышать историю несчастного капитана Вандердекена? Если вы никуда не торопитесь, я расскажу ее вам. Так скоротаем время. Мне осталось быть на берегу недолго… Корабль уже в порту. Я слышал грохот его ржавой якорной цепи. О, как хорошо знаю я этот звук. Так слушайте…»

Он наклонился и помешал уголья в камине длинными черными щипцами. Уголья разгорелись, комната и все предметы в ней приняли еще более красноватый оттенок.

«Было это давным-давно, когда пароходы еще не застилали своим грязным дымом голубые небеса, а по благородной поверхности моря скользили белокрылые парусники, — начал незнакомец, закуривая старинную глиняную трубку. — В Амстердаме проживал в то время капитан Вандердекен. Был он смел и отважен, ходил под полными парусами в любую погоду и ни один океан не мог похвастать тем, что видел опущенный бом-брамсель Вандердекена.

Когда он входил в родной порт, возвращаясь из далеких плаваний на своем изящном и белом, как чайка, корабле, весь город приходил приветствовать его цветами и радостными криками.

Самые влиятельные горожане искали его дружбы, а прекрасные юные девушки видели его в мечтах своим женихом.

И казалось бы, счастлив был капитан, но червь тщеславия потихоньку подтачивал его сердце.

Потому-то всегда капитан Вандердекен был мрачен и задумчив.

В то время еще никому не удалось благополучно обогнуть мыс Доброй Надежды. Несколько раз пытался смелый голландец выйти на траверз видневшегося вдали мыса, но встречные ветры и ураганы рвали паруса, ломали мачты и гнали корабль на многие сотни миль назад, на север.

Роптал экипаж, а старый боцман, горбун Торп, незаметно крестился и цедил сквозь зубы: «Эта дьявольская затея не кончится добром!».

Однажды во время длительного плавания, находясь у берегов Южной Африки, решил капитан Вандердекен во что бы то ни стало пройти заколдованное место.

Снова были поставлены все паруса, и снова помрачнела команда, догадываясь, куда держит курс ее капитан.