Открытое. Человек и животное - [26]

Непросто сказать, является ли человечество, взявшее на себя мандат на интегральное управление собственной животностью, все еще человечным в смысле той антропологической машины, которая производила humanitas, непрерывно принимая решения о человеке и животном; столь же неясно, может ли быть признано удовлетворительным благосостояние в такой жизни, которая уже не может распознать себя ни как человеческая, ни как животная. Конечно, с точки зрения Хайдеггера, такая человечность больше не остается открытой по отношению к не-раскрытому животного, но, скорее, повсюду пытается открыть и обеспечить для себя не-открытое, однако тем самым замыкается в собственной открытости, забывает о собственной humanitas и превращает бытие в свой особый растормаживатель. Интегральная гуманизация животного совпадает с интегральной анимализацией человека.

17

АНТРОПОГЕНЕЗ

Попытаемся сформулировать результаты нашей интерпретации антропологической машины в западной философии в виде предварительных тезисов:

1) Антропогенез возникает благодаря цезуре между человеческим и животным элементами и их расщеплению. Эта цезура происходит, прежде всего, в глубинах человека.

2) Онтология — или первая философия — это не безобидная академическая дисциплина, а во всех смыслах основополагающая операция, при которой происходит антропогенез, очеловечивание живого существа. Метафизика с самого начала отмечена этой стратегией: она касается как раз того meta, которое совершает и сопровождает преодоление животной physis по направлению к человеческой истории. Это преодоление — не раз и навсегда завершенное событие, но непрерывно протекающий процесс, который заставляет каждого индивида решать, выбирая между человеческим и животным, между природой и историей, между жизнью и смертью.

3) Однако бытие, мир и открытое не суть нечто иное по отношению к окружающему миру и животной жизни: они — не что иное, как прерывание и «изъятие» отношений между живым существом и растормаживателями. Открытое есть не что иное, как «захват в плен» свойственного животному не-огкрытого. Человек приостанавливает свою животность и таким образом открывает «свободную и пустую» зону, в которой жизнь оказывается запертой, покинутой и изгнанной в некоторой зоне чрезвычайного положения.

4) Как раз потому, что мир человека раскрывается лишь через приостановку и «изъятие» животной жизни, бытие всегда уже пронизано Ничто, а просвет [Lichtung] есть всегда уже ничтожение [Nichtung].

5) Решающий политический конфликт в нашей культуре, который преобладает над всеми остальными, есть конфликт между животностью и человечностью. Поэтому политика западных государств имеет те же истоки, что и биополитика.

6) Если антропологическая машина служила мотором для историзации человека, то конец философии и свершение эпохальных определений бытия означают, что сегодня эта машина работает вхолостую.

И теперь, с точки зрения Хайдеггера, возможны два сценария, а) В конце истории человек уже не хранит собственную животность как неразмыкаемое, но пытается овладеть ею и взять ее на себя посредством техники, б) Человек, пастырь бытия, обязан себе своей собственной сокрытостью, своей собственной животностью, которая не остается замаскированной и не становится объектом господства, но мыслится как таковая, как чистая оставленность.

l8

МЕЖДУ

*

Все загадки бытия кажутся нам простыми по сравнению с ничтожной тайной сексуальности.

Мишель Фуко

Некоторые тексты Беньямина демонстрируют совершенно иной образ отношений между человеком и природой и между природой и историей: антропологическая машина как будто бы в них не фигурирует вообще. Первый текст — письмо к Флоренсу Кристиану Рангу от 9 декабря 1923 г. о «спасенной ночи». Здесь противопоставлены друг другу природа как мир замкнутости (Verschlossenheit) и ночь и история как сфера откровения (Offenbarung). Поразительно, что Беньямин приписывает замкнутой сфере природы также и идеи, и художественные произведения. Последние даже определяются

как модели такой природы, которая не ожидает дня, а значит — и Судного Дня; как модели такой природы, каковая не служит ареной истории и жильем для человека. Спасенная ночь. (Benjamin, 1996. S. 393)

Связь между природой и спасением, между творением и спасенным человечеством, которую установил текст апостола Павла о надежде на откровение (apokaradokia tes ktiseds, Послание к Римлянам 8:19), здесь прервана. Идеи, которые—подобно звездам—«сияют только в ночи природы», не открывают тварную жизнь и не раскрываются на человеческом языке, но восстанавливают ее в ее замкнутости и немотствовании. Разделение между природой и спасением—традиционный мотив гнозиса, и это побудило Якоба Таубеса расположить Беньямина рядом с гностиком Маркионом. Однако у Беньямина это разделение соответствует особенной стратегии, которая несовместима со стратегией Маркиона. А то, что у Маркиона, как и у большинства гностиков, вело к обесценению и осуждению природы как произведения злого демиурга, становится здесь переоценкой, постулирующей природу как архетип beautitudo* «Спасенная ночь» — это имя этой возвращенной самой себе природы, чей «пароль», согласно другому фрагменту Беньямина,— бренность, а ритм — блаженство. Спасение, о котором здесь идет речь, касается не утраченного или восстанавливающегося, которое было забыто и должно быть вспомянуто, но, скорее, утраченного и забытого как такового, т. е. неспасаемого. Спасенная ночь — это отношения с неким неспасаемым. Поэтому человек — постольку, поскольку он на определенных «ступенях» тоже представляет собой природу, изображается как некое поле, которое пересекается двумя различными разновидностями напряжения, двумя различными типами спасения: