Открытие - [16]

Павлик слишком был рад Андрею Егоровичу, чтобы подумать о том, что только серьёзная болезнь могла привести садовода в больницу, и весело воскликнул, садясь на его койку:

— Вот хорошо, Андрей Егорович, что вы здесь!

— Хорошего, конечно, в этом мало, — улыбнулся садовод, — но если ты обрадовался мне, то и я рад видеть тебя.

— Простите, — смутился Павлик.

— Ничего, ничего, — подбодрил Андрей Егорович. — А ты, я вижу, поправляешься! Теперь на необъезженную лошадь садиться не будешь?

— Нет.

— Вот и хорошо! А то, если каждый будет таким наездником, не хватит докторов вас чинить…

Павлик весело засмеялся шутке и уже готов был начать расспрашивать садовода о Золоткове, как вдруг увидел, что Андрей Егорович побледнел и как-то весь скрючился. Павлик испуганно спросил:

— Доктора позвать? Я тут всех знаю!

— Не надо, пройдёт. — Андрей Егорович полежал ещё немного, потом облегчённо вздохнул. — Здорово меня схватило…

— А что у вас? — Павлик только в эту минуту подумал: «Вот ведь и голова и ноги целы, а в хирургическую палату положили Андрея Егоровича. Значит, у него такая болезнь, которую резать надо».

— Паршивая, брат, болезнь — язва!

— Тут лежал один, так у него переворот кишок был.

— Не переворот, а заворот. Только это совсем другое дело.

Андрей Егорович после приступа чувствовал сильную слабость, и Павлик, чтобы не беспокоить его, отошёл к окну.

Больница находилась на окраине маленького города, и сюда с улицы доносились гудки автомашин и скороговорка телег, проезжающих по булыжной мостовой. А по вечерам здесь было слышно, как в городском саду играет духовой оркестр, без которого в маленьком городке лето не лето.

Больница была обнесена живой изгородью сирени и жёлтой акации; над ней поднимались серебристые ивы, и из окна палаты Павлику казалось, что зелёная чаща заслонила собой не только всю улицу и город, но и весь большой и необъятный мир. Этот мир был по ту сторону серебристых ив и не имел ничего общего, как думалось Павлику, с жизнью больницы. Тут, в больнице, над всем властвовал неумолимый доктор Георгий Антонович, а сама жизнь сводилась к тому, чтобы три раза в день принимать лекарства, мерять температуру и есть то, что тебе совсем не нравится. Правда, в больничном дворе был гараж и там стояла новенькая легковая машина «скорая помощь»; неподалёку от гаража дымила котельная, а за ней находился сарай, куда в полдень загоняли чёрно-пёструю корову Диану, но во двор больным было запрещено ходить, и он был недоступен для Павлика. Теперь, с приходом Андрея Егоровича, этот скучный больничный мир как бы сразу раздвинулся, и в то же время у Павлика пропало радостное чувство собственного выздоровления. Неужели очень опасная эта болезнь язва? На минуту схватит, потом, видно, долго чувствуется…

Из коридора в палату донеслись тяжёлые, размеренные шаги. Еще не видя никого, Павлик знал, что к ним идёт доктор Георгий Антонович. И действительно, раскрылась стеклянная дверь, и вошёл врач. Как всегда, на нём был белый халат и колпак, похожий на склеенную из бумаги коробочку. Георгий Антонович — человек невысокого роста и грузный, но у него такие быстрые и лёгкие руки, что во время перевязки Павлику всегда кажется, что бинт сам обвивается вокруг его головы.

Георгий Антонович подсел к койке Андрея Егоровича и сказал, взглянув на бледное после приступа лицо садовода:

— Потерпите, дружок, немного потерпите! Денька через два мы вашу язву начисто удалим!

— Значит, мне ещё два дня улыбаться? — спросил грустным голосом Андрей Егорович.

— Что же поделаешь! Может быть, и раньше оперируем. А если будет очень больно, вызовите дежурную сестру, она сделает вам укол.

Георгий Антонович встал, подошёл к Павлику и сказал весело:

— А ты назначаешься старшим больным по палате. Понятно? И, как старший, не допускай, чтобы Андрей Егорович вставал. И ещё следи, чтобы ел только то, что в больнице дают… Одним словом, как больничному старожилу поручаю его твоим заботам! — И уже в дверях спросил садовода: — Ваша жена еще не ушла; может, хотите что-нибудь передать ей?

— Передайте, чтобы ничего не присылала… А то вам же хлопот не обобраться.

Доктор скрылся за дверями, и только тут Андрей Егорович, спохватившись, сказал:

— Совсем забыл…

— А что? — готовый немедленно проявить себя как человек, которому поручена забота о садоводе, спросил Павлик. — Я догоню Георгия Антоновича.

— Догонять не надо. Ступай в приёмный покой и скажи жене: «Так и так, Анна Ивановна, лежит в больнице такой парень, Павлик из Золоткова. Известный наездник и озорник. Так, как приедет она в деревню, пусть зайдёт к его матери и скажет: «Поправляется парень, уж выходить разрешили ему. И зарок дал: больше на необъезженных коней садиться не будет». Понятно, товарищ старший больной? А ну быстро!

Павлик выбежал из палаты и поспешил в приёмный покой. Он спустился в сад и направился вдоль аллеи. Но, едва приблизившись к приёмному покою, он невольно остановился у широко распахнутого окна. Там, в приёмном покое, Георгий Антонович говорил громко и встревоженно:

— Я не хочу скрывать от вас, Анна Ивановна, операция предстоит очень опасная… Одно могу обещать: всё, что в моих силах, я сделаю…