Открытие удочки - [53]

Дома нас ожидала нефункциональная люлька в кружевах и плакат, нарисованный явно в пьяном бреду и гласящий: «SWEETY, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ ВМЕСТЕ С МОЕЙ ЛЮБИМОЙ БУДУЩЕЙ КРЕСТНИЦЕЙ!»

— Кстати, как мы назовем девочку? — пять раз спросил Лев, пока Люба сюсюкала с ребенком и совала ему в рот бутылочку с молочной смесью, а я бегала по всей квартире с бутылкой пива, надеясь разыскать в бардаке свой халат.

— Лейла? — предложила Люба. — Будет счастливая.

— Или Зулейха? — хихикнула я. — Будет сумасшедшая.

— Может быть, Анастасия? — Лев сделал вид, что не слышал моих и Любиных слов.

— С какой стати Анастасия? — враждебно спросила я. Лев начал раздражать меня своей водевильной ролью счастливого отца — ему не хватало только схватить зонтик-трость и начать весело приплясывать.

— Ну, мою матушку зовут Анастасия…

— А мне насрать на твою матушку, — отрезала я. — Верка. Вот как я ее назову.

— Мне нужно в архив, — сказал Лев и двинулся к двери.

— Пока! — крикнула Люба ему вслед. — Как можно быть таким мудилой, как твой папаня? — спросила она Верку, когда дверь за ним закрылась.

Вечером мы уложили ребенка спать, а сами засели на кухне с пивом. Люба делилась со мной последними новостями. Оказалось, Лев к ней приставал, но она ему не дала, потому что познакомилась с мужчиной своей мечты, который пригласил ее работать на секс-линию.

— Неплохо, — сказала Люба. — Пятьсот долларов за то, чтобы нести похабщину.

— А что нужно говорить? — заволновалась я. Дауд часто говорил, что мой голос его возбуждает, и я мысленно предположила, что тоже могу устроиться на секс-линию, хотя, конечно, глупо было ориентироваться на эмоциональный склад Дауда, которого возбуждал и гвоздь, забиваемый в стену.

— Нужно прислать им свое резюме на кассете, — объяснила Люба. — Наговори какой-нибудь параши минут на десять, а я отнесу ее Пашке, — так звали нового друга Любы, — и он скажет, подходишь ты или нет.

— А ты так делала? — спросила я.

— Ну конечно! Я говорила целый час, что я — монашка, и меня соблазняет рогатый любовник с членом из синего льда, и я с ним трахаюсь, а потом он засовывает мне в пизду свои рога и я кончаю. Потом приходит садовник-импотент и ебет меня лопатой…

— Трезвая? — перебила ее я.

— Конечно нет, — даже обиделась Люба. — Нужно быть просто сволочью, чтобы нести такое на трезвую голову.

Мы выпили еще по три бутылки пива, и я почувствовала себя готовой к тому, чтобы вербально реализовать фантазии миллионов развратных мужчин. Люба вставила в магнитофон чистую кассету, я откашлялась и заговорила.

— Идет война. — Эта фраза немного испугала меня своей спонтанной немотивированностью, но я понимала, что молчать уже нельзя. — В госпиталь, где я работаю, каждый день привозят сотни раненых солдат. — Люба в истерике сползла на пол, зажимая себе рот ладонью. — Я должна промывать их раны и накладывать повязки, и все они смотрят на меня как голодные вампиры, в их жадных взглядах я читаю желание, но обычно я всегда отказываю, ведь на всех все равно не хватит. Но когда я увидела его — Джекоба, — я понимала, что несу что-то неудобоваримое, но уже не могла остановиться, — я почувствовала, как твердеют мои соски и любовные соки сочатся из моей розы.

Люба лежала на полу и беззвучно хохотала.

В таком духе я дошла до сцены обольщения Джекоба в общей душевой, в ходе которого выяснилось, что у него два члена («И я поняла, что получу двойное наслаждение»), а затем перешла к детальному описанию своих эротических переживаний и стонала так, что разбудила ребенка, а завершалась эта похабная галиматья тем, что Джекоб умирает на полу в душевой, потому что был ранен в сердце.

Думаю, нет нужды говорить, что мой экспромт привел в восторг начальство секс-линии и даже спонсировавшего ее чеченца по имени Хункарпаша — это его Люба называла Пашкой. В сущности, все люди жаждут разврата, просто не у всех хватает смелости признаться в этом тому, с кем они ложатся в постель. Хункарпаша выразил желание хоть одним глазком взглянуть на эту бесподобную, восхитительную женщину, эту пери, чьи вопли помогли ему дрочить полтора часа без малейшего перерыва.

Мы встретились. Я была подчеркнуто строга и морально подтянута. Хункарпаша заключил со мной контракт на полгода, обязывающий меня сочинять истории в духе той, которую я назвала «Смертельный секс Джекоба», для того чтобы другие женщины озвучивали их в телефонную трубку.

— Как вам такое в голову пришло? — с любопытством спросил он, когда мы подписали все необходимые бумаги и ждали бухгалтера, который должен был принести мне аванс.

— Честно говоря, я просто напилась, — ответила я.

— Понятно. — Хункарпаша замолчал и тупо смотрел на меня.

— Знаете, — сказала я, — все это, в сущности, мерзость, и я бы никогда не стала придумывать подобные истории, если бы в московских газетах мне платили деньги, на которые я могла бы жить и обеспечивать своего ребенка. Я — журналист, — с гордостью, несколько не соответствующей всей ситуации, добавила я.

— Вы все это серьезно сказали? — спросил он.

— Серьезно? — удивилась я. — Поверьте, больше всего я не люблю людей, которые серьезно относятся к тому, что они делают в своей гребаной жизни… За исключением, конечно, врачей… А уж о сексе и говорить нечего! Поистине, это наказание за первородный грех. Ни в каком другом случае люди не выглядят так жалко.