Открытие сезона - [42]

– Ничего особенного, маленькое землетрясение.

Флора тоже прибежала, услышав шум, в ее волосенках так же, как и у Паскаль, торчало несколько бигуди, и принялась рассказывать о том, как стригли папочку. Я оставила ее с Дэвидом и пошла позвонить насчет ремонта лестницы. Я попросила приехать побыстрее, что они и сделали, и работа обошлась нам в двенадцать фунтов. Вечером, когда Дэвид собирался в театр, я сказала ему:

– Что ж, нам всем приходится расплачиваться за наши выходки, по крайней мере, у меня еще кое-что осталось.

– Отлично, отныне сама плати за свои выходки; кажется, ты забыла, что обычно это мне приходится расплачиваться и за твои выходки тоже.

Тем же вечером, в отсутствие Дэвида, позвонил Виндхэм. Он сожалел, что не сообщил мне, куда уехал, и что раньше не связался со мной. Он находился в Лондоне и обсуждал новую постановку вместе с ее автором, Эдмундом Карпентером, и спросил, не хочу ли я встретиться с ним в следующую среду. Я отказалась, потому что по средам у Паскаль выходной. Как насчет четверга? Я тоже отказалась, потому что в четверг к нам приезжал в гости один знакомый. А пятница? Я согласилась, потому что поняла, что это было последнее предложение, которое он собирался мне сделать.

Мы отправились в ресторан, в котором уже бывали до этого, и он рассказывал мне скучнейшие истории о Эдмунде Карпентере и его жене и довольно интересные истории о его сестре. Она вышла замуж за очень богатого человека и не могла простить Виндхэма за то, что он сам зарабатывает себе на жизнь и что уже не нуждается в ней: она помогала ему, когда дела его артистической карьеры были не так хороши. Помимо своей воли я начала складывать вместе кусочки его разрозненного прошлого: отец из аристократической семьи, не особенно богатый и не особенно талантливый; мать, стремящаяся вести в Лондоне жизнь, которая была ей не по средствам; сестра, которой удалось всего этого добиться, и сам Виндхэм, не стремящийся ни к деньгам, ни к тяжелой работе, а ищущий легкой славы, которую, как я считала, он вполне приобрел. Конечно, он не родился с серебряной ложкой во рту,[3] но имел много других преимуществ. Мы заговорили об амбициях, и я спросила его, чего еще и насколько сильно он хочет от жизни. Он ответил, что слишком ленив, чтобы серьезно относиться к своей профессии. Я не знаю, было ли это правдой или просто оправданием. Потом он сказал:

– Когда я был помоложе, я считал, что ничего не может быть хуже, чем желать что-то и не получить этого, например, величия, или славы, или посвящения в рыцари, или главной роли в фильме, но больше я так не считаю. Чем сильнее я завишу от обстоятельств, тем я счастливее. Мне стало нравится теплое, уютное чувство поражения.

Такая позиция казалась мне невероятной. Я не понимала ее, подобные взгляды претили мне, но я запомнила его слова.

Мы пошли в тот же самый ресторан в тот же самый день ровно через неделю, он рассказывал мне почти те же истории и бестактно указал мне на то, что я ем третью тарелку закуски, вместо того, чтобы перейти к первому блюду.

– Что тебе нужно, – сказал он, – так это хороший бифштекс с кровью. Большинство девушек обожает большие бифштексы, тебе требуется побольше крови. Неудивительно, что ты такая бледная в сравнении с остальными.

Через неделю мы отправились туда же, но в другой день, и я обидела его в тот раз, спросив, зачем он вообще приехал в Хирфорд.

– Что ты имеешь в виду? – с негодованием спросил он. – Думаю, возродить местный театр. Разве ты не читала мою статью в «Драмэтик Ивентс»?

Я заверила, что читала, и высоко оценила его озабоченность культурной жизнью провинции, но с трудом могла поверить, что он был настолько наивным и надеялся, что его положительное влияние сохранится и после его отъезда.

– А как ты думаешь, почему я приехал? – спросил он затем, и я сказала: единственным подходящим для меня объяснением является то, что он хотел стать большой рыбой в маленьком пруду и отдохнуть пару месяцев в атмосфере актерской благодарности. Он сердито воскликнул:

– Я приехал сюда потому, что мальчиком мне здесь все очень нравилось, а теперь я достаточно стар, чтобы провести шесть месяцев в деревне ради чистой сентиментальности и в память о старых временах.

На следующей неделе мы встретились там же. Наша связь приобрела определенную стабильность, я начинала привыкать лгать Дэвиду и Паскаль. Но хотя отношения стабилизировались, они не получали дальнейшего развития, по крайней мере, не в том направлении, какое можно было бы ожидать. Последний шаг зависел только от меня, хотя и в его поведении было что-то, что заставляло его примириться с существующим положением дел. Я же просто не могла решиться перейти последнюю черту. Против поцелуев я не возражала, а вскоре обнаружила, что не возражала и против того, что происходило «выше талии», но не ниже. И после нескольких попыток мы достигли временного соглашения. Конечно, нас ограничивала секретность наших контактов: мы не могли встречаться днем, а по вечерам мы уезжали подальше из боязни встретиться со знакомыми. Мы много колесили по окрестностям, но машина, какая бы комфортабельная она ни была, не настолько удобна. Вскоре стало ясно, что дом тетки Виндхэма мог бы нас выручить, но у него отсутствовал ключ, а трава была мокрая.