Открытие себя - [29]

— Ну, Лен, будет, не надо… ну, что ты? — Кривошеину очень захотелось прижать ее к себе, он еле удержал руки.

Будто и не было ничего: ни открытия N1, ни года сумасшедшей напряженной работы в Москве, где он отмел от себя все давнее… Кривошеин не раз — для душевного покоя — намеревался вытравить из памяти образ Лены. Он знал, как это делается: бросок крови с повышенным содержанием глюкозы в кору мозга, небольшие направленные окисления в нуклеотидах определенной области — и информация стерлась из нервных клеток навсегда. Но не захотел… или не смог? «Хотеть» и «мочь»— как разграничишь это в себе? И вот сейчас у него на плече плачет любимая женщина — плачет от тревоги за него. Ее надо успокоить.

— Перестань, Лена. Все в порядке, как видишь, Она посмотрела на него снизу вверх. Глаза были мокрые, радостные и виноватые.

— Валь… Ты не сердишься на меня, а? Я тогда тебе такое наговорила — сама не знаю что, дура просто! Ты обиделся, да? Я тоже решила, что… все кончено, а когда узнала, что у тебя что-то случилось… — она подняла брови, — не смогла. Вот прибежала… Ты забудь, ладно? Забыли, да?

— Да, — чистосердечно сказал Кривошеин. — Пошли в комнату.

— Ох, Валька, ты не представляешь, как я напугалась, — она все держала его за плечи, будто боялась отпустить. — И следователь этот… вопросы всякие!

— Он и тебя вызывал?

— Да.

— Ага, ну конечно: «шерше ля фам»!

Они вошли в комнату. Здесь все было по-прежнему: серая тахта, дешевый письменный стол, два стула, книжный шкаф, заваленный сверху журналами до самого потолка, платяной шкаф с привинченным сбоку зеркалом. В углу возле двери лежали крест-накрест гантели.

— Я, тебя дожидаясь, прибрала немного. Пыли нанесло, балкон надо плотно закрывать, когда уходишь… — Лена снова приблизилась к нему. — Валь, что случилось-то?

«Если бы я знал!»— вздохнул Кривошеин.

— Ничего страшного. Так, много шуму…

— А почему милиция?

— Милиция? Ну… вызвали, она и приехала. Вызвали бы пожарную команду — приехала бы пожарная команда.

— Ой, Валька… — она положила руки на плечи Кривошеину, по-девчоночьи сморщила нос. — Ну, почему ты такой?

— Какой? — спросил тот, чувствуя, что глупеет на глазах.

— Ну, такой — вроде и взрослый, а несолидный. И я, когда с тобой — девчонка девчонкой… Валь, а где Виктор, что с ним? Слушай, — у нее испуганно расширились глаза, — это правда, что он шпион?

— Виктор? Какой еще Виктор?!

— Да ты что?! Витя Кравец — твой лаборант, племянник троюродный.

— Племянник… лаборант… — Кривошеин на миг растерялся. — Ага, понял! Вот оно что… Лена всплеснула ладонями.

— Валька, что с тобой? Ты можешь рассказать: что у вас там случилось?!

— Прости, Лен… затмение нашло, понимаешь, Ну, конечно, Петя… то есть Витя Кравец, мой верный лаборант, троюродный племянник… очень симпатичный парень, как же… — Женщина все смотрела на него большими глазами. — Ты не удивляйся, Лен, это просто временное выпадение памяти, так всегда бывает после… после электрического удара. Пройдет, ничего страшного… Так, говоришь, уже пошел шепот, что он шпион? Ох, эта Академия наук!

— Значит, правда, что у тебя в лаборатории произошла… катастрофа?! Ну почему, почему ты все от меня скрываешь? Ведь ты мог там… — она прикрыла себе рот ладонью, — нет!

— Перестань, ради бога! — раздраженно сказал Кривошеин. Он отошел, сел на стул. — Мог — не мог, было — не было! Как видишь, все в порядке. («Хотел бы я, чтобы оказалось именно так!») Не могу я ничего рассказывать, пока сам не разберусь во всем как следует… И вообще, — он решил перейти в нападение, — что ты переживаешь? Ну, одним Кривошеиным на свете больше, одним меньше — велика беда! Ты молодая, красивая, бездетная — найдешь себе другого, получше, чем такой стареющий барбос, как я. Взять того же Петю… Витю Кравца: чем тебе не пара?

— Опять ты об этом? — она улыбнулась, зашла сзади, положила голову Кривошеина себе на грудь. — Ну, зачем ты все Витя да Витя? Да не нужен он мне. Пусть он какой ни есть красавец — он не ты, понимаешь? И все. И другие не ты. Теперь я это точно знаю.

— Гм?! — Кривошеин распрямился.

— Ну, что «гм»! Ревнюга, глупый! Не сидела же я все вечера дома одна монашкой. Приглашали, интересно ухаживали, даже объясняли серьезность намерений… И все равно какие-то они не такие! — голос ее ликовал. — Не такие, как ты, — и все! Я все равно бы к тебе пришла…

Кривошеин чувствовал затылком тепло ее тела, чувствовал мягкие ладони на своих глазах в испытывал ни с чем не сравнимое блаженство. «Вот так бы сидеть-сидеть: просто я пришел с работы усталый — и она здесь… и ничего такого не было… Как ничего не было?! — он напрягся. — Все было! Здесь у них случилось что-то серьезное. А я сижу, краду ее ласку!» Он освободился, встал.

— Ну ладно, Лен. Ты извини, я не пойду тебя провожать. Посижу немного да лягу спать. Мне не очень хорошо после… после этой передряги.

— Так я останусь?

Это был полувопрос, полуутверждение. На секунду Кривошеина одолела яростная ревность. «Я останусь?»— говорила она — и он, разумеется, соглашался. Или сам говорил: «Оставайся сегодня, Ленок»— и она оставалась…

— Нет, Лен, ты иди, — он криво усмехнулся.