Открытие - [4]

— Здравствуйте, хозяева!

— Добрый день, соседи...

Пока взрослые обменивались приветствиями да шутками, Игорь пробился к Любе. Щелкнув застежкой ФЭДа, он прицелился в гостью тусклым глазком фотоаппарата.

— Вот что папка мне подарил!

— Добра-то...

— А что, теперь буду снимать, кого хочу!

— Лучше б краски...

— Тоже сравнила!

— А я серые фотокарточки не люблю!

— Мало ли что ты не любишь! Зато правда!

— Мама, когда лежала в гробу, красивая была, а на фотокарточке получилась, как чужая...

Игорь исподлобья взглянул на Любу — нашла время вспоминать о смерти своей матери! Сейчас ее круглые глаза нальются слезами, Лукин тогда тоже загрустит — праздник будет испорчен.

Но хозяйка дома была начеку. Мать Игоря проворно нагнулась к Любе, поцеловала ее в макушку и начала перевязывать красный бант. Шелковая лента висела мочалом. Мать затянула бантик, и он стал упругий, как распустившаяся саранка.

— Ах ты моя сердечушка, — приговаривала мать, — сегодня некому тебе помочь, однако...

— А я сама пришла вам помогать, Ксения Николаевна! — ответила Люба и просунулась в кухню. — Фенюша, нужна тебе моя помощь?

— А-а, — растерялась Феня, — помощь?.. Нужна, Любушка, чего-то я седня забываю все...

Игорь еще с утра заметил, что помощница матери ходит по дому лунатик лунатиком. И сейчас она сунула Любе поварешку, а сама ринулась в комнату, за гостями.

— Дмитрий Гурыч!..

— Куда разлетелась? — окликнула ее мать шепотом. — Тарелки пора на стол!

Феня бросилась назад, загремела посудой. Вынесла стопку мелких тарелочек и вдруг запнулась о ковер. Фарфоровый звон разнесся по дому.

— Как сердце чуяло! — вскрикнула мать. — Натворит беды!

Девушка повалилась на колени, прикрывая обломки черными косами.

Лукин первый пришел ей на помощь. Он подхромал к Фене и склонился над грудой обломков. Игорь с Любой тоже кинулись подбирать осколки.

И тут Феня поймала руку Лукина, будто специально ждала его.

— Дмитрий Гурович, не верьте вы им! — запричитала она и поцеловала руку Лукина. — Не виноватый мой братка!.. Самородку нашел он в тайге, Христом-богом клянусь! А нес ее, чтобы похвастаться перед дружками, что коренную жилу скоро найдет!..

— Перестань, Феня! — оборвал ее Лукин, обнял за плечи и поставил на ноги. — Разберемся...

— Товарищ судья, не допусти напраслины!

Феня пыталась снова припасть к руке Лукина, но тут вступился отец.

— Тебе что сказано, девушка?!

— Иди, миленькая, домой, — заговорила мать, подталкивая Феню к вешалке. — Отдохни, успокойся, обойдемся сегодня без твоей помощи...

Фенины щеки, похожие на красные яблоки, блестели от слез.

— Один у меня на всем свете остался родной человек, Вася, — сказала она, — беда и выручка... Наш папаня умирал — наказывал друг за дружку держаться, чтоб в тайге не пропасть! А потом и в деревню вместе возвратиться! На землю опять сесть, за крестьянство взяться!

Игорь не успел глазом моргнуть, как его отец шагнул к дверному проему и резко свел тяжелые портьеры.

— Иди, отдыхай, красавица, — предложил он Фене.

Феня тихо притворила за собой дверь. Игорь боялся взглянуть на свою мать — каково ей перед гостями?

— Вы уж нас простите, гости дорогие, — заговорила мать. — Не в себе она маленько сегодня, Феня наша, и мы за нее испереживались.

— Нет у нас сегодня других дел, — проворчал отец, — как разбираться с ее братаном-ворюгой!

— Это еще не доказано, — подал голос Лукин, — что Василий вор.

— А-а, чего там долго доказывать! — отмахнулся отец. — Все их семейство одним лыком шито!

И он выложил на стол свои руки в незагорающих шрамах, рубцах и складках. Игорь знал, что руки отца действуют в таких случаях на его друзей лучше любых слов. Отец поплатился руками во время коллективизации у себя на родине, под Курском. Однажды активисты вздумали забрать у деревни в колхоз гусей, и разъяренные мужики чуть не сожгли Петра Бандуреева в картофельной яме. И среди тех мужиков был Чурсеев, отец Василия и Фени. Вот почему сейчас хозяину дома не стоило особенно доказывать гостям, что Чурсеевых он знает хорошо: и по общим родным местам, и как сопроводитель переселенцев, и по работе на золотых россыпях.

Гости приумолкли. Лишь слышен был в доме постук обломков, что складывала в передник хозяйка дома. Да скрипел стул под грузным Лукиным, точно предупреждая, что спор не кончен — соседу есть что возразить!

Да, Дмитрий Гурович Лукин умел доказывать свою правоту в спорах. Игорь понимал, что это от учености. У Лукина и дед был крупный сибирский инженер-изыскатель, и отец работал горным инженером на приисках, и мать учительствовала здесь, и сам Дмитрий Гурович в трудные годы закончил университет, а недавно Лукина избрали народным судьей, и слово его было на вес золота, как говорили в Витимске.

И сейчас он подал свой судейский голос так, что отцу пришлось убрать одну руку со стола.

— Чурсеев крепкий крестьянин был, — сказал Лукин, — а Сибирь таких любит и уважает. Зачем же им кривить тут, когда они по душе землю нашли?!

— А ты слышал про их мечту вернуться в деревню? — возразил отец, кивнув на дверь. — А путь, сами понимаете, надо золотишком присыпать!

— Трудовым золотишком, — согласился Лукин.

— Где это он трудовое намоет? — засмеялся отец. — Помимо наших разработок?