Открытие - [17]

И впервые Игорю стало не по себе при виде собственных хором. Даже тротуарчик ответвлялся от главного тротуара к их крыльцу. Особняк Лукина по сравнению с их домом напоминал дворняжку рядом с овчаркой. А про фанзу Вани или избушку Шмелей и говорить было нечего.

«Найдем золото, — решил Игорь, заходя на крыльцо, — всем выстроят такие дома, как у нас. Даже лучше...»

Он постучал в дверь ногой — так болели руки.

Отворила Феня.

— Матвей Андреич у нас, — сообщила она новость.

— Видел я его сегодня, — ответил Игорь. Он хотел добавить, что с Дианой под ручку, но не стал огорчать Феню, тайно влюбленную в Куликова.

— И еще Дмитрий Гурыч с Любой, — предупредила Феня. — Про ваш поход седнишний говорят...

— Про поход? — спросил Игорь и покрался в прихожую, как разведчик, чутко прислушиваясь к голосам в зале.

Но разговор шел уже о другом, как бывает в подвыпившей компании.

— Куда тебе еще гулять, Матвей, — расслышал с порога он неторопливый голос матери, — пора бы тебе, однако, совсем облагоразумиться... Диана Степановна подходящая женщина... Симпатичная, умная, самостоятельная.

— Нет, Ксеня, зарок у меня, — ответил Куликов. — Сперва с жилою повенчаться, потом уж с суженой...

— А вдруг Диана Степановна не дождется да и выйдет за другого? — сказала мать.

— Что поделаешь, — вздохнул Куликов. — На Диане свет клином не сошелся, так я думаю, Фенечка?

— Вам виднее, Матвей Андреевич, — пролепетала Феня, — вы большой человек, грамотный!

— А ты стряпаешь пироги добре, — зажурчал голос Куликова, — и характер у тебя подходящий...

— Вот в Дмитриеве б удивились! — проговорил отец.

— А мы всем дулю покажем, — ответил Куликов, — возьмем да и сговоримся!

— Шутки у вас больно щекотные! — выкрикнула Феня и побежала на кухню. — До смерти защекотать можете, Матвей Андреевич!

И он и отец закончили по четыре класса школы, потом работали на мыловарне, а после как активисты участвовали в коллективизации. Только отец как уполномоченный райкома, а Куликов — счетовод-делопроизводитель. Отцу потом пришлось сопровождать переселенцев на Витим, а Куликов продолжал ворошить бумажки в Дмитриеве. Пока отец не вызвал его письмом на новые места.

И Куликов не прогадал: со своей грамотенкой быстро пошел вверх по геологической службе. Его не взяли на фронт, как специалиста по золоту. Здесь проходил свой «золотой фронт» и даже коллекторы были на броне. А Куликов в перерывах между работой постигал разные науки в своей прокуренной холостяцкой комнате в итеэровском общежитии. Летал в Иркутск сдавать экзамены. Побледнел от формул, синие глаза окалились, как сталь, и засияли пролысины в светлых кудрях Матвея Андреевича. Но в конце концов счетовод добился диплома горного инженера-геолога. И теперь его поставили руководить геологическим отделом приискового управления Витимска. Всего одна звездочка отделяла его уже от отца. Но выглядел он не хуже в своем темно-синем форменном костюме: киноартист Столяров, да и только. Диана Степановна краснела при встрече с ним, Феня украдкой подолгу высматривала Матвея Андреевича откуда-нибудь из-за портьеры, и даже Люба с удовольствием кокетничала с ним. Игорь и сам был влюблен в умного, красивого и усмешливого геолога. Только не нравилось ему, как тяжелеют глаза Куликова, когда речь заходит о золоте, как вспучиваются шишки над бровями и кривится рот. Игорь долго не понимал, почему Куликов так страдает об этом коренном золоте.

Но постепенно узнал, что хороших людей называют, видно, золотыми не зря. Про Куликова говорили: «Золотой парень», а золото к золоту должно тянуться. А уж друзья тянулись к Куликову: и Бандуреевы, и Лукины, и Феня, и Люба, не говоря об Игоре. «И если бы найти Куликову золото, — размышлял Игорь теперь, — все бы довольны были!»

Золото должно было всех примирить, выправить, сдружить — вот ради чего мучился Куликов. Он старался ради витимцев, чтоб жили они лучше, радостней и счастливей.

«И я могу вам помочь, Матвей Андреевич, — подумал Игорь в полутемной прихожей. — Советом хорошим помочь, как быстрей найти жилу».

— Добрый вечер...

Все головы повернулись к нему. Только отец продолжал разливать коньяк. Золотой слиток из бутылки переливался в рюмки на длинных хрустальных ножках.

— Матвей Андреевич, — сказал Игорь, — хотите, чтобы мы вам жилу быстрей помогли отыскать?

У отца дрогнула рука, и капля коньяка расползлась по скатерти.

— Это кто такие «мы»? — грохнул его бас над столом. — А ну, расскажи, с кем сдружился? Где слонялся?

— Я... Так... по окрестностям, — забормотал Игорь, пряча руки за спину. — Один...

Отец спокойно вывернул ему руку и оглядел ладошку. На ней краснели мозоли, чернели занозы. На другой ладони было то же самое, да еще ноготь на указательном пальце сломался.

— Это где ты руки так изнахратил? — спросил отец.

— Я копался, — начал Игорь, судорожно глотая воздух, — а лопаты не было...

— Темнишь ты, друг, — сказал отец, приближая Игоря к себе. — А ну, говори правду!

В глазах отца, точно в маленьких бронзовых зеркальцах, Игорь увидел отражение своего лица. Прядка волос присохла ко лбу. Глаза бегают, как тараканы, в удлиненных материнских разрезах, верхняя оттопыренная губа вздрагивает — вот-вот с языка сорвется признание.